Правда о твоей матери

Лёва нехотя направился домой – на Кирочную. Обычно быстрый его шаг этим вечером был замедлен; домой не тянуло. Омерзительная встреча с тем, кто называл себя его отцом и уже несколько раз подстерегал его у школы за последние две недели, выбила парня из колеи. Лёва, еле волоча ноги по улице Восстания, раздумывал, к кому бы напроситься ночевать. К Кирюхе – неплохое решение; но к семье единственного друга на пару дней приехали родственники издалека, а больше замкнутый Лёва ни с кем не сдружился в математической гимназии, куда перешел два года назад.

Лёва остановился, раздумывая, что предпринять. Он уже склонялся к тому, чтобы переночевать в Таврике,

махнув через решетку – дело-то пустяковое; как вдруг мальчик заметил, что впереди энергично вышагивает Грачёв с рюкзаком за плечами.

Лёва, еще ничего толком не решив, побрел за мужчиной, размышляя. Может, попроситься к нему? Матери можно позвонить и предупредить, в любом случае она против не будет – а видеть ее сегодня Лёве не хотелось. Как и думать о том, что она была замужем за тем типом, который доставал его последние недели, жалко блеял – так невнятно и скучно, что ничего, кроме раздражения и тоски, у Лёвы не вызвал. На его фоне даже Грачёв, который волочился за Лёвиной матерью, сколько Лёва себя помнил, и то выглядел выигрышно.

Еще не успев ни в чем разобраться, Лёва крикнул мужчине в спину:

– Эй, Даниил! Даниил!

Грачёв остановился, обернулся. Лёва подошел:

– Привет. Можно, я сегодня переночую у тебя?

– А чего так? – отчужденно поинтересовался мужчина. – С матерью не поладили?

– Нет. Просто не хочу сейчас домой.

– Лёва, восьмой час. Мне не до твоих капризов.

– Это не каприз, - сердце у Лёвы непривычно застучало. Он не представлял, что будет делать, если Грачёв сейчас и впрямь его развернет.

– Вообще-то у меня другие планы на вечер, - неприветливо сказал Даниил, отвернулся и зашагал прочь.

– И какие же? Мама о них знает? – нагоняя его, пристал мальчик. – С девками резвиться?

– Встреча одноклассников, - игнорировал Грачёв хамство своего несостоявшегося пасынка – Юлия так и не согласилась выйти за любовника.
– В кои-то веки собрались с мужиками. Выпить, футбол посмотреть. Так что ноги в руки и дуй домой, Лев. Я не могу все время быть к твоим услугам.

– Мне правда очень надо. Пожалуйста, - тихо попросил Лёва, удивляясь про себя. Вообще выпить и футбол – это было не про Грачёва. Лёве подумалось, что об этом мужике он не знает ни черта.

Даниил снова остановился, внимательно осмотрел мальчика:

– Так, я не въехал. Почему ты дышишь ртом? Простыл, что ли?

Лёва поспешно закрыл рот и помотал головой. Он не знал, как объяснить, что чувствовал в теле непонятную тяжесть, не связанную ни с простудой, ни с каким-либо другим недомоганием.

Даниил, ни слова не говоря, снова пошел вперед. Мальчик поплелся за ним. Он, обычно летавший по городу словно в сандалиях Гермеса, сейчас чувствовал, что к ногам будто привязаны гири. Должно быть, био-отец лихо по нему проехался со своим невнятным нытьем. Лёва тряхнул головой, отгоняя навязчивый образ; ему казалось, что его искупали в грязи. Почему-то он обрадовался, увидев Грачёва, которого терпеть не мог; его удивило и напрягло это чувство – словно бы он, побывав в стане врагов, увидел вдруг единственное родное лицо. Непонятно только было, почему обычно отвратительный Грачёв вдруг стал ему почти приятен. Вот что такое искупаться в дерьме, невольно обрадуешься материну любовнику, – с досадой подумал Лёва и, слегка задыхаясь, сделал попытку притормозить Грачёва:

– Даниил, подожди.

Мужчина снова остановился и, нахмурившись, вгляделся в лицо подростка.

– Да что с тобой такое сегодня? Я в последний раз спрашиваю: с матерью проблемы?

– Никаких. Просто не хочу сейчас домой. Мы можем… пойти помедленнее?

Слышать такое от шустрого спортсмена Лёвы было подозрительно. Даниил, сканируя взглядом лицо мальчика, повторил вопрос:

– Ты заболеваешь?

Лёва не ответил, отвел взгляд в сторону. Говорить про встречу с отцом ему не хотелось.

Хотелось избавиться от тяжести, стряхнуть с себя это грязное ощущение. Даниил вдруг поднял руку, приложил тыльную сторону ладони к Лёвиному лбу и приказал:

– Терпим меня.

– Уй, - вырвалось у Лёвы. В этом жесте было столько неравнодушия и отеческой заботы, что контраст с типом-мямлей у школы стал еще очевиднее. Даниил, однако, истолковал Лёву по-своему и, ощупывая его лоб и голову, велел:

– Стой спокойно. Потерпишь меня, не помрешь. Еще гриппа только не хватало перед городской олимпиадой. Где хоть подхватил в мае месяце? Нарочно, что ли? Ну, затылок вроде не мокрый. Лоб тоже нормальный. Хотя на улице хрен тебя разберет.

На удивление, часть отвратительной тяжести снялась с Лёвиного лба вместе с рукой Грачёва. Всё это время мальчика тошнило, будто он волок, надрываясь, ведро с отвратительно пахнущими помоями; но сейчас тошнота ушла, стало полегче. Лёва изумленно проследил за траекторией руки Даниила, которую тот убрал в карман. Грачёв, в свою очередь, встревоженный реакцией мальчика, с досадой думал: не отменять же из-за его болезни вечер с одноклассниками. Они с парнями очень ждали этой встречи, начали договариваться и выбирать день еще два месяца назад. А теперь изволь нянчиться с этим неблагодарным болваном, как нянчился все эти годы; звони его матери, выясняй, что с ним. Раздосадованный, Грачёв произнёс:

– Так. Озвучь мне свой пульс.

– Как это: озвучь? – не понял мальчик. – Ну, тук-тук-тук, что ли?

Даниил сердито сжал его запястье и некоторое время следил за цифрами секунд на своих электронных часах. Лёва, в другое время ни за что не позволивший бы Грачёву к себе притронуться, даже не попытался отнять руки. Когда сегодня он не стал слушать отца, тот попытался удержать его за руку. Лёву аж передернуло от отвращения – ладонь была прохладная, слегка влажная; как в сериале «Люди-ящеры», - подумалось Лёве тогда; он вырвал руку и впервые в жизни, придя домой, не побежал к компьютеру, а сразу пошел в ванну мыть руки, как послушный маленький ребенок. Рука Даниила была совсем другая: сухая, тёплая и немного шершавая.

«Тот придурок мог мне и наврать. Вообще они все могут ошибаться. Я мог родиться от Даниила. Еще неизвестно, кто мой отец», - мелькнуло у мальчика в голове.

Отпуская поникшего Лёву, Грачёв сказал:

– Ничего не понимаю. Но чёрт с тобой, переночуешь у меня.

– Спасибо, - буркнул Лёва. – Только давай помедленнее. Не могу идти быстро.

– Придешь – померяешь давление, - замедляя шаг, сказал мужчина. Лёва собрался было объяснить, что ему просто хочется подольше пройтись по улице, а не запирать себя в этом теперешнем состоянии в помещении; но как это сказать, он не знал, поэтому просто молча шел рядом, почему-то несколько робея. С каждым шагом ему становилось все легче, хотя Грачёв не обращал на него никакого внимания. Зажглись первые фонари; машины шуршали, проезжая по мокрой после недавнего дождя трассе. Лёва впервые чувствовал город всем телом; наверное, нервы после встречи с тем типом, утверждавшим, что он его отец, были напряжены до предела. Ему подумалось, что мать живет в таком состоянии всю жизнь. Постоянное напряжение. Зато от Грачёва – даже такого мрачного, непривычно отчужденного – исходило спокойное тепло; Лёва почувствовал в себе силы – так он мог бы пройти еще не один километр. Он предложил:

– Давай я возьму твой рюкзак.

Даниил насмешливо отозвался:

– Спасибо, не нужно. Ты хворый. А там бутылки. Ещё приготовишь мне алкогольный коктейль прямо в рюкзаке.

– Бутылки? – обалдело переспросил Лёва. – Вы что – реально собираетесь пить?

– Тебя забыли спросить, - неприязненно отозвался Грачёв и остановился. Лёва огляделся – они уже дошли до его дома на Некрасова. Даниил достал сигарету и закурил.

– Чего уставился? – спросил он, заметив взгляд мальчика.