Правда в глазах смотрящего
Шрифт:
10.
Следующую ночь мы провели в Бутово. Это еще не Москва и даже не пригород, это захолустная деревенька в дне пути от столицы. Главной достопримечательностью деревни является огромный в сравнении с остальными домами постоялый двор с круглосуточным трактиром, борделем и бильярдной для благородных.
Вместе с нами коротали ночь человек пять монахов, но они заперлись в комнатах с девицами легкого поведения, в то время как мы ютились на холодном сеновале, прижавшись друг к другу, как щенки в конуре. Оказывается, местные монахи пользуют этих девиц на совершенно законном основании, ведь в святом
В этом мире настоящий рай для монахов. Они бесплатно пользуются услугами гостиниц и ямов, в любом трактире их бесплатно кормят и поят, лишь самые дорогие яства составляют исключение. Монах имеет право потребовать любую женщину и ни одна женщина не вправе отказать монаху. Я спросил, как насчет государыни императрицы, мои товарищи задумались и через несколько минут оживленной дискуссии пришли к выводу, что государыня императрица все-таки является исключением. Также я узнал, что за хулу на императорский двор здесь рубят голову, а за хулу на святую церковь сжигают живьем на костре. Почему-то это меня не удивило.
Сидор где-то разжился табаком и пригласил меня покурить на крыльце. Когда мы вышли на улицу и отошли в сторону от крыльца, он спросил:
– Откуда ты взялся, Сергей? Ты ничего не знаешь о мире, ты говоришь странными словами, у тебя невиданное оружие и ты знаешь неслыханные молитвы.
– Это не молитвы, это стихи, - поправил я.
– Любой стих - молитва, - отрезал Сидор.
– Откуда ты, Сергей? Где ты родился, как ты стал тем, чем стал, откуда у тебя эти пистолеты, в конце концов?
Я глубоко вздохнул и начал рассказывать. Я рассказал почти все, я только не называл имен и умолчал о планах на будущее. Но Сидор и так все понял.
– К митрополиту идешь сдаваться...
– понимающе протянул он.
– Может, ты и прав, когда на тебя такая облава идет... постой, так ты, что, и есть тот самый чернокнижник?
Я скромно потупился.
– Я не чернокнижник, - сказал я, - я за всю жизнь ни одной колдовской книги и в глаза не видел.
– Это неважно. Читать умеешь? Молитвы творить можешь? Духовное звание есть? Нет! Значит, чернокнижник.
– Тогда выходит, чернокнижник, - согласился я.
– Вот именно. А что там за белое сияние было?
– Черт его знает. Монахи какую-то тварь наколдовали, большую, белую и какую-то... слепящую, что ли...
– Ангел...
– выдохнул Сидор и перекрестился.
– Ты что, с настоящим ангелом управился?
– Не знаю, ангел это был или не ангел, - раздраженно проговорил я, - только как я его пулями нашпиговал, так он и лопнул, словно пузырь мыльный.
– А как же мертвь? Мертвь была?
– Какая еще мертвь?
– Говорят, что если ангела убить, то вокруг мертвь разливается. На целую версту вокруг все живое гибнет, а потом в нетленные мощи обращается.
Я пожал плечами.
– Что-то такое было.
– А как же ты? Почему ты еще жив?
– Есть у меня одна вещь... короче, на меня чужое волшебство почти не действует.
– Крест святой?
– догадался Сидор.
– Разве это не сказки? Значит, не сказки... Тогда все понятно, он тебя оберегает и он же силу дает. А сам ты словом не владеешь, правильно?
Я
– Значит, чернокнижник...
– Сидор, казалось, размышлял вслух.
– Слушай, Сергей, а на хрена тебе митрополит? Облава стороной прошла, теперь тебя ловят в лесу в зверином облике, в Москве тебе бояться нечего. А с твоим крестом, да с пищалями этими мы и лесное княжество основать сможем. Станешь лесным епископом, обложишь данью пару уездов, будем жить, как баре. А потом, глядишь, и монастырь свой организуем...
– А потом откроют на нас с тобой большую охоту и поминай как звали рабов божьих.
– Точно, - согласился Сидор.
– Но каков соблазн... Ладно, пошли спать, утро вечера мудренее.
11.
К Серпуховской заставе мы подъехали уже вечером. Впрочем, подъехали - это слишком сильно сказано, ехали мешки, а мы шли пешком рядом с телегами. Здесь это основной способ перевозки тяжелых грузов.
Достойно удивления, как увеличиваются расстояния, стоит только перейти от современного транспорта к лошадям и телегам. Я всегда думал, что в средние века конный путник покрывал за день 150-200 верст, но оказалось, что это далеко не так. Трудно найти лошадь, которая могла бы бежать рысью весь день и не сдохнуть к вечеру, а еще труднее найти человека, который без веских причин согласился бы на такую бешеную скачку. Ямщики не в счет - у них люди и лошади меняются на каждой станции, но ямщики возят только государеву почту, никакой другой груз не окупит затрат на столь быструю перевозку. Вот и получается, что дорога от Харькова до Москвы занимает почти месяц.
Московские предместья оказались такой же патриархальной клоакой, как и Подольск. Только свиньи больше не валялись в лужах, да еще исчезли с улиц полуголые дети. Но это не потому, что столица сильно культурнее, чем провинция, а потому, что лужи замерзли и ни одна здравомыслящая свинья не покинет относительно теплый хлев ради сомнительного удовольствия поваляться на голом льду.
Сама застава больше напоминала блокпост где-нибудь в Грозном или Гудермесе, чем то, что находится в этом месте в моем родном мире. Ни гигантского перекрестка, окруженного со всех сторон автомобильными пробками, ни сверкающей башни налоговой инспекции, выстроенной на самый маленький в Европе подоходный налог (если не считать Швейцарии, о которой реклама стыдливо умалчивает), ни подавляющей своими размерами развязки третьего кольца, ни трамвайных путей, разрезающих площадь пополам. А если повернуть голову налево, виден овраг на том месте, где в моей Москве пролегает переулок "прощай, подвеска", являющийся кратчайшим путем с Шаболовки на Севастопольский проспект.
Дорогу перегораживал шлагбаум из цельного бревна толщиной с ногу взрослого человека, сейчас этот шлагбаум был отодвинут в сторону и к заставе тянулась длинная очередь груженых телег и пеших путников. Немногочисленные всадники в медвежьих шубах и песцовых шапках проезжали без очереди, они бросали пару слов дорожной страже, иногда в качестве дополнения к словам в замерзшую грязь летела монета. Здесь не было такого ощущения близкой войны, какое не отпускает на чеченских блокпостах, но стрельцы не расслаблялись и службу несли строго по уставу, постоянно бросая по сторонам цепкие внимательные взгляды.