Правда в глазах смотрящего
Шрифт:
– Перед прочтением съесть, - подсказал я.
– Зачем?
– не понял Агафон.
– Это шутка такая. Говорят, что бывают такие секретные документы, что перед прочтением их нужно съесть.
– Не понимаю. Зачем их съедать?
– Да шутка это такая! У шпионов бывает, что нужно срочно избавиться от какого-то документа, сжечь не успеваешь, выкинуть некуда, просто порвать нельзя, потому что враги не поленятся и соберут кусочки. В таких случаях документы жуют.
– Зачем жевать документ перед прочтением? А, понял! Такие документы пишут специальными чернилами,
– Да ну тебя!
– я махнул рукой.
– Не понимаешь ты наших шуток.
– Не понимаю, - согласился Агафон, - и это естественно. Ты тоже вряд ли станешь смеяться над сказкой о том, как грифон захотел стать казачьей лошадью.
Мы обсудили вопрос о труднопонимаемости юмора одной культуры представителями другой культуры, а потом Агафон вспомнил о каком-то срочном деле, резко засобирался и ушел, очевидно, на доклад к владыке. Должно быть, будет забавно, когда они начнут делать атомную бомбу с помощью молитвы. Нет, ребята, молитва вещь хорошая, но обычная техника тоже кое на что годится.
А потом я почувствовал голод.
4.
Я медленно брел по заснеженной Москве, утопая в сугробах почти что по колено. Жалко, что здесь не принято очищать улицы от снега.
Вампирский голод - странное чувство, больше всего оно похоже на состояние, которое испытываешь, когда хочется курить, а сигареты кончились. Только никотиновый голод бесследно уходит всего за несколько дней вынужденного воздержания, а в отношении вампирского голода я не уверен, что дело обстоит так же просто. Как бы не получилось, что мне предстоит ломка, сравнимая с героиновой. Нет уж, лучше утолить голод пораньше, до того, как он начнет причинять по-настоящему серьезные страдания.
Я сформировал клыки и тут же убрал их. Моей первой жертве не придется так же мучиться, как пришлось Зине, теперь я легко могу прокусить вену с первого раза. С определенной точки зрения, можно даже сказать, что я сделаю благое дело, оборвав никчемную жизнь какого-нибудь нищего. Одним бомжом больше, одним меньше, кто заметит разницу? Вот только как найти бомжа в фешенебельном районе Москвы? Никак. Значит, надо переться до предместья, а по такому снегу путь займет не меньше часа. Если бы я мог летать...
Меня спасла проститутка, совсем молодая девчонка, не старше семнадцати лет, но уже изрядно потасканная, профессионально развязная и чудовищно размалеванная по местной моде. Она предложила свои услуги, я согласился, даже не торгуясь о цене, она повела меня лабиринтом переулков и проходных дворов, и одна из подворотен на этом пути показалась мне вполне подходящей.
– Подожди, - сказал я, тронув ее за плечо.
Девушка остановилась и обернулась, вопросительно глядя на меня. Я развернул ее лицом к себе, и нежно, но твердо взял за плечи.
– Я ничего не имею против тебя, - сказал я, - ты ни в чем не виновата, я не хотел делать это именно с тобой. Это твоя судьба подтолкнула тебя обратиться ко мне и это моя судьба заставила меня сделать выбор. Не бойся, это не займет много времени.
Я сформировал клыки, девчонка завизжала и пнула меня в колено. Оказывается, ее изящный сапожок
– Упырь! Люди добрые, помогите, упырь!
В моей груди словно что-то взорвалось, в одно мгновение я понял, что мои силы гораздо больше, чем казалось раньше. Движение девчонки замедлилось, но не потому, что она стала бежать медленнее, а потому, что я стал жить и чувствовать гораздо быстрее. В доли секунды я ликвидировал трещину в мениске, рассосал ушиб и бросился в погоню. Погоня была короткой, со стороны, наверное, я выглядел как расплывчатая тень.
Девушка заметила меня только тогда, когда я догнал ее, сделал подсечку, повалил в сугроб и рухнул сверху. Она пыталась извернуться и ударить меня, сначала кованым сапожком, а потом тонким аккуратным стилетом, который вытащила из-за голенища. Обе попытки были обречены на неудачу, мы с ней движемся в совершенно разных скоростных режимах, я блокировал ее жалкие попытки еще до того, как она успевала направить удар. Борьба заняла не более двух секунд, а затем я сорвал с нее шарфик и мои клыки впились в тонкую и нежную, почти детскую шейку, резко контрастирующую с увядшей кожей лица, непоправимо испорченной некачественной косметикой.
– Будь ты проклят, - выдохнула она.
– Обязательно буду, - согласился я, - я уже проклят. Только знаешь, чем проклятие отличается от благословения? Точкой зрения. И больше ничем.
Я произнес эти слова, уже выпив четыре глотка свежей крови, терпкой и соленой, теплой и мягкой, крови, которая влилась в мое горло восхитительным водопадом и утолила жажду, терзавшую с самого утра. Восхитительное ощущение. И это ничего, что девчонка не слышала моих последних слов, какая мне теперь разница?
Я обернулся и обнаружил метрах в пяти от себя тощего и чумазого цыганенка лет восьми. Он пялился на меня, широко распахнув глаза, и одновременно сосал грязный палец. Я попытался вытереть рот, неразборчиво выругался, убрал клыки, вытер рот, улыбнулся цыганенку и пошел в его сторону. Нет, я не хотел убивать еще и его, просто он стоял рядом с входом в следующую подворотню.
– Дяденька, - спросил цыганенок, когда я поравнялся с ним, - а вы правда упырь?
– Правда, - ответил я, широко улыбнувшись. Когда выпьешь крови, жизнь становится прекрасной, хочется полюбить всех, вплоть до самого последнего бомжа или вот это цыганенка.
– Вы руку порезали.
Я посмотрел на свои руки и выругался еще раз. На правой кисти наблюдалась царапина, оставленная левым верхним клыком. В следующий раз надо не забыть убрать клыки перед тем, как вытирать рот.
– Ничего страшного, - сказал я, - заживет.
– Правда, что на упырях все заживает, как на собаках?
– Неправда. На нас все заживает гораздо лучше. Только не называй меня упырем, я вампир.
– Ой! Простите, дяденька, я забыл! Тетя Хафиза говорила, что упыря нельзя называть... ой! То есть вампира нельзя называть...