Правда в глазах смотрящего
Шрифт:
– Кроме Христа были другие мессии?
– Будда, еще, возможно, кто-то из китайцев.
– Мухаммед?
– Нет, он слишком увлекся мирской властью. Судя по тому, что известно, он так и не стал равным богу.
– Хорошо, что Усман тебя не слышит.
– Какой еще Усман?
– Неважно. Слушай, я правильно понимаю, бывают обычные монахи, бывают святые, и бывают мессии?
– Абсолютно правильно. По мере духовного развития монах приобретает все больше душевных сил и иногда, очень редко, становится святым,
Зина забормотала путанные и бестолковые слова заговора, звучавшие в ее устах, мягко говоря, странно. Все эти униженные обращения к святым угодникам хорошо подходят полуграмотной деревенской колдунье, но не образованной и интеллигентной вампирше. Я уже осознал, что вампиры не прокляты богом, что мы можем пользоваться божественной благодатью точно так же, как и обычные люди, но одно дело осознать, и совсем другое - привыкнуть. Да, я понимаю, что слова молитвы не имеют никакого значения, что важна только вера, и совсем не обязательно верить в какого-то определенного бога, можно верить во что угодно, хоть в самого себя, хоть в призрак коммунизма... Интересно, с точки зрения Зины Ленина можно считать святым?
7.
Ночь была ужасна. Мама не приходила в сознание, иногда, примерно раз в час, Зина приказывала ей выпить чуть теплого чая, разведенного до бледно-желтого цвета, мама подчинялась, как зомби, она ничего не говорила, выражение ее лица не менялось, это было ужасно, она казалась большой куклой, оживленной сатанинскими обрядами гаитянских шаманов. Или каких-то еще шаманов. Неужели, когда Христос исцелял больных, это было так же жутко?
– Нет, - сказала Зина, - мессия может просто приказать, и все станет по его приказу.
Кажется, я задал последний вопрос вслух.
Зина так и не спала, она отходила от постели моей мамы только затем, чтобы попить кофе или справить естественные надобности. Несколько раз я предлагал приготовить что-нибудь поесть, но она упорно отказывалась, она говорила, что пища материальная отвлекает от дел духовных и не стоит смешивать одно с другим, пока в этом нет острой необходимости. Я пытался сидеть рядом с ней, мне казалось, что если я включу телевизор или открою бутылку пива, это будет неправильно. Зина одобрительно улыбалась, наблюдая мои терзания, но, когда я спрашивал, чем ей помочь, она говорила, что ничего не нужно. В конце концов я не выдержал и отправился спать, но смог заснуть, лишь выпив сто грамм без закуски.
8.
Первым, что я услышал утром, был голос мамы.
– Знаешь, милочка, - говорила она, - что-то после твоего лечения мне даже хуже стало. Проходить сквозь стены у тебя лучше получается, чем лечить.
Зина молчала и, несмотря на то, что от кухни меня отделяла стена, мне показалось, что Зина улыбается. Нет, мне не показалось, я действительно чувствую это!
– Доброе утро, мама!
– сказал я, войдя на кухню.
–
– Нехорошо как-то, - сообщила мама, - кожа вся в прожилках, болит все, кости ломит. И все время пить хочется. И почки ноют сильнее, чем даже раньше было, боюсь, как бы колики не начались.
– В течение ближайшей недели колики не начнутся, - пообещала Зина, - а потом я осмотрю вас еще раз.
– Нет уж, дорогая моя, спасибо тебе большое, но я уж лучше как-нибудь по-другому, более привычными способами. Наша медицина хоть и дрянная, но...
– Хоть какая-то польза от нее есть, - подсказала Зина.
– Вот именно. То есть, я не то имела ввиду...
– Я все поняла. Не волнуйтесь, я не обиделась.
Зина очаровательно улыбнулась и направилась в нашу комнату.
– Тебе действительно стало хуже?
– спросил я маму.
Мама пожала плечами.
– Не то, чтобы сильно хуже... но уж точно не лучше! Ты не сходишь в аптеку? Я напишу, какие лекарства купить.
– Конечно, схожу, какие проблемы! Может, тебе еще в магазине что-нибудь купить?
– Ну...
– замялась мама, - я бы лучше сама посмотрела...
– Конечно, мама!
– воскликнул я.
– Пяти тысяч тебе хватит?
– У нас же всего пять тысяч.
– Я имею ввиду рублей.
– Ну... и на этом спасибо...
– Сколько тебе нужно?
– Сколько не жалко.
Я сходил в нашу с Зиной комнату, открыл верхний ящик комода, отсчитал десять тысяч рублей под ехидным взглядом Зины, и выдал их маме. Мама сердечно поблагодарила меня, но все равно у меня осталось ощущение, что я не самый хороший сын во вселенной, а так, средненький, хороший сын дал бы маме чуть-чуть больше.
– Ты не обиделась?
– спросил я Зину, когда мама ушла.
Зина тоненько захихикала.
– Было бы на что обижаться. Ты ведь не обижаешься на котенка, который нагадил тебе в ботинок.
– Моя мама - не котенок! Или... для тебя все люди как котята? Да, наверное. Ты умеешь проходить сквозь стены, летать, регенерировать, ты практически неуязвима. Какое тебе дело до обычных людей?
– Обычные люди могут испортить жизнь кому угодно. Не забывай, что Христа распяли обычные люди.
– Разве Христос не добровольно взошел на крест?
– Добровольно. Но кто его довел до такого поступка?
– Иуда.
– Ты евангелие давно читал?
– Давно.
– Перечитай еще раз, там все ясно написано. Иуда здесь совершенно ни при чем, если бы он не предал Христа, священники нашли бы другой способ.
– Давай лучше об этом потом поговорим. Ты знаешь, я, кажется, начал читать мысли.
– Чьи мысли?
– Твои. Когда вы разговаривали на кухне, я почувствовал, что ты улыбаешься.
– Это не мысли, это чувства, их гораздо проще ощущать на расстоянии. Ты чувствуешь только меня?