Правда в глазах смотрящего

Проскурин Вадим Геннадьевич

Мы с Боровом приехали в бильярдную заранее и мне пришлось провести на потолке почти полчаса, ожидая, пока появится посланец Лечи. Потом я чуть не потерял его, когда он выбирался из подвального помещения, проталкиваясь в толпе, к счастью, я вовремя сообразил, что могу выйти на улицу через пол и стену первого этажа. Пролезать на заднее сиденье автомобиля через багажник, не открывая его - тоже развлечение еще то, особенно противно протискиваться через бензобак, кажется, что навечно провонял бензином, хотя на самом деле никакого запаха не чувствуется. И еще очень утомительно

неподвижно лежать на заднем сиденье тесной "классики", скрючившись в три погибели, потому что стоит только чуть поднять голову и она, несмотря на всю невидимость, станет отлично различима в зеркале заднего вида.

Но все плохое рано или поздно заканчивается и в конце концов убитая "семерка" припарковалась у подъезда пятиэтажной хрущобы. Маленький и плюгавый бритоголовый человечек со жвачкой во рту подхватил необычно тяжелую барсетку, захлопнул дверь, пискнул сигнализацией и скрылся в подъезде.

Это он думал, что скрылся, на самом деле за ним следовала тень, почти невидимая и почти неощутимая. Если бы он резко обернулся, он смог бы меня заметить, но он не обернулся.

На четвертом этаже восхождение завершилось. Мужичонка позвонил в дверь, она открылась и он вошел в квартиру. Я не стал просачиваться через дверь, вместо этого я проник в квартиру через стену под самым потолком. Вот он какой, Леча...

Против ожидания, Леча совсем не походил на чеченца. За год в Чечне я уже убедился, что среди чеченцев встречаются и рыжие, и даже блондины, но большинство все-таки черноволосые и с длинными носами. Леча имел совершенно русское лицо, широкое и чуть одутловатое, коротко стриженые темно-русые волосы и короткий прямой нос - ничего характерно кавказского. И ничего бандитского в его облике тоже не было - на первый взгляд то ли небогатый бизнесмен, то ли непьющий автослесарь. И говорил он совершенно без акцента.

– Здравствуй, Леча, - сказал тот, за кем я следил.

– Здравствуй. Принес?

– Принес.

– Давай сюда.

Барсетка перешла из рук в руки, Леча расстегнул молнию и обнаружил внутри толстую записную книжку.

– Все нормально, - сказал он, - можешь быть свободен.

Плюгавый человечек вежливо попрощался и ушел. Леча отправился в большую комнату, его лицо стало задумчивым.

Он аккуратно положил книжку на стол, открыл шкаф, вытащил оттуда бутылку десятилетнего грузинского коньяка и простенькую стеклянную рюмку, налил себе грамм пятьдесят, грубо нарушив законы шариата, закурил и уселся за стол. Я ожидал, что он немедленно откроет то, что лежит на столе, но он сидел, курил и смотрел в стену отсутствующим взглядом, как будто... точно! Он боится этой книжки, он по-настоящему боится того, что мог написать Усман. Интересно, что он ожидает увидеть в дневнике своего бывшего коллеги?

Я не успел подключиться к мыслям врага, потому что Леча глубоко вздохнул, залпом выпил коньяк и резко распахнул записную книжку, резко и отчаянно, как будто не просто открыл книгу, а бросился грудью на амбразуру с пулеметом. Страницы были чистыми.

Пару секунд Леча недоуменно пялился в чистые страницы, потом послюнявил палец и нерешительно потер пустые

строчки. Я опустился на пол и обрел видимость.

– Не хочешь джинна - не три лампу, - сказал я.

Леча вздрогнул и тихо прошептал что-то нерусское. Его глаза стрельнули в сторону открытой бутылки и я немедленно отреагировал.

– Наливай, - сказал я.
– Сейчас это тебе не помешает.

А потом я прочитал мысли собеседника и добавил:

– Не волнуйся, я пришел наказать тебя не за этот грех.

– Кто ты?
– спросил Леча и подумал: шайтан?

– Нет, - ответил я, - и даже не иблис. Я человек, который умеет кое-что необычное. Хочешь меня пристрелить?

Леча все-таки налил себе коньяку. Он изо всех сил старался выглядеть спокойным и его руки почти не дрожали.

– Это бессмысленно?
– спросил он.

– Попробуй, - предложил я и протянул ему пистолет рукояткой вперед.
– Тут глушитель, можешь не бояться, что услышат соседи.

Леча непонимающе смотрел на меня и молчал.

– Это провокация?
– наконец спросил он.

Я рассмеялся, почти без усилия.

– В твоем положении глупо думать о провокациях, - сказал я.

– Действительно, - согласился Леча и выстрелил.

Он выстрелил в грудь, а не в голову, и поэтому выстрел прошел для меня почти безболезненно. Пуля с характерным визгом отразилась от стены, стукнула в дверцу шкафа, оставив большую выщерблину, улетела под кровать и весело запрыгала там, попеременно ударяясь о пол, кровать и плинтус.

Леча отложил пистолет и выпрямил голову, которую до того непроизвольно вжал в плечи.

– Кто ты?
– снова спросил он.
– Святой или джинн?

– А ты кто? Шахид или маньяк?

– Я шахид.

– Тогда я святой.

– А если я маньяк, то ты злой дух?

– Почему сразу злой? У вас же, вроде, бывают и добрые джинны.

– Добрые - это гурии.

– Разве гурии не бабы?

– Гурии бывают и мужского пола.

– Для благочестивых женщин на том свете? Чтобы было с кем трахаться?

– Да. Зачем он богохульствует?

– Зачем ты взорвал мой дом?

– Я не взрывал твой дом.

– Ты приказал его взорвать.

– Но не взрывал.

– Зачем ты приказал его взорвать?

– Хотел убить тебя.

– Зачем?

– Думал, что это возможно.

– Это возможно.

– Как?

– Я что, похож на идиота - рассказывать тебе, как меня убить? Да ты и не сможешь воспользоваться... можешь считать для простоты, что я неуязвим. Так зачем ты хотел меня убить?

– Ты служишь шайтану.

– Почему ты так решил?

– Ты тот, кого вы, русские, называете вампирами.

– Газету прочитал?

– Да.

– И только из-за этого ты решил взорвать целый дом? Знаешь, сколько людей погибло?

– Около ста. В новостях передавали.

– Благодарность от Басаева уже получил?

Леча помотал головой.

– Ты не поверишь, - сказал он, - но я хотел только одного - избавить мир от нежити.

– Ты убил сто невинных людей!