Правда
Шрифт:
– Говорю вам, это не сработает. Этот человек – идиот.
– Наверное, вы правы. Тогда стоит ограничиться однократной акцией.
– Уверен, что мы поняли друг друга. А теперь… очередное заседание Комитета по Разызбранию Патриция объявляю закрытым. И никогда не проводившимся.
Лорд Витинари привык подниматься так рано, что сон для него был лишь поводом переодеться.
Ему
Но в это утро покой патриция был нарушен криком, донесшимся от дворцовых ворот.
– Расхлобдыщ!
Он подошел к окну.
– Шагом кальмарш!
Патриций вернулся к столу и колокольчиком вызвал своего секретаря Стукпостука, который был немедленно отправлен к воротам выяснять, что там такое творится.
– Это попрошайка, известный как Старикашка Рон, сэр, – доложил Стукпостук через пять минут. – Продает вот такие… листки с разными новостями.
Листок он держал двумя пальцами, словно ожидал, что тот взорвется.
Лорд Витинари взял его и прочитал целиком. Потом прочитал еще раз.
– Надо же, – сказал он. – «Анк-Морпоркская Правда». И что, кто-то еще это покупал?
– Во множестве, милорд. Люди, которые возвращались с ночной смены, торговцы и так далее.
– Однако никаких упоминаний о Расхлобдыще и Шагом Кальмарше здесь нет.
– Никаких, милорд.
– Очень необычно. – Лорд Витинари погрузился в чтение, а потом сказал: – Хм-хм. Будьте так добры, отмените мои встречи на сегодняшнее утро. Представителей Гильдии Глашатаев я приму в девять ровно, а Гильдии Граверов – в девять десять.
– Я и не знал, что они с вами встречаются, милорд.
– Они тоже, – сказал лорд Витинари. – Но когда они это увидят, то захотят встретиться. Так-так… Оказывается, во время драки в таверне были ранены пятьдесят шесть человек.
– Какое-то уж очень большое количество, милорд.
– Но это должна быть правда, Стукпостук, – ответил Витинари. – Если уж об этом напечатали. О, и свяжитесь с милейшим господином де Словвом. С ним я встречусь в девять тридцать.
Он снова пробежался взглядом по серому шрифту.
– И, пожалуйста, сделайте так, чтобы все знали: я не хочу, чтобы с господином де Словвом случилась какая-нибудь неприятность.
Стукпостук, обычно с лету понимавший, чего от него ждет хозяин, помедлил.
– Милорд, вы имеете в виду, что вы не хотите, чтобы с господином де Словвом случилась какая-нибудь неприятность, или что вы не хотите, чтобы с господином де Словвом случилась какая-нибудь неприятность?
– Стукпостук, вы что, мне подмигнули?
– Нет, сэр!
– Стукпостук, я убежден, что каждый гражданин Анк-Морпорка имеет право ходить по улицам так, чтобы с ним ничего не случалось.
– О боги, сэр! Неужели?
– Это так.
– Но я думал, что вы убежденный противник наборного шрифта, сэр. Вы говорили, что из-за него печать станет слишком дешевой и люди будут…
– Овцеплюй! – прокричал у ворот продавец новостных листков.
– Готовы ли вы к захватывающему новому тысячелетию, ожидающему нас, Стукпостук? Готовы ли вы ухватить будущее недрогнувшей рукой?
– Не знаю, милорд. А для этого защитная одежда нужна?
Когда Уильям второпях спустился по лестнице, остальные жильцы уже сидели за столом. Уильям торопился потому, что у госпожи Арканум было Мнение относительно людей, которые опаздывают на завтрак.
Госпожа Арканум, хозяйка «Меблированных Комнат Госпожи Евкразии Арканум для Респектабельных Работящих Мужчин», была той женщиной, которой подсознательно готовилась стать Сахарисса. Она была не просто респектабельной, а Респектабельной; это были слившиеся воедино жизненный уклад, религия и хобби. Ей нравились респектабельные Чистые и Приличные люди; эту фразу она произносила так, словно одно без другого не существует. Она предоставляла респектабельные постели и готовила дешевые, но респектабельные блюда для своих респектабельных жильцов, которые – за исключением Уильяма – были в основном средних лет, неженатыми и убежденными трезвенниками. По большей части здесь селились мелкие ремесленники, почти все до единого крепко сбитые и тщательно выбритые; они носили рабочие башмаки, а за столом были неловко вежливы.
Как ни странно – во всяком случае, это казалось странным Уильяму, иначе представлявшему себе людей вроде госпожи Арканум, – она не возражала против гномов и троллей. По крайней мере, чистых и приличных. Приличия госпожа Арканум ставила превыше расы.
– Пишут, что в драке ранили пятьдесят шесть человек, – сообщил господин Маклдафф, который, будучи самым давним из живых постояльцев госпожи Арканум, исполнял за столом роль председателя. Он прикупил экземпляр «Правды», возвращаясь из пекарни, где работал мастером в ночную смену.
– Поразительно, – сказала госпожа Арканум.
– Кажется, их было пять или шесть, – припомнил Уильям.
– Написано, что пятьдесят шесть, – сурово ответил господин Маклдафф. – Черным по белому.
– Значит, это правда, – сказала госпожа Арканум под стройный хор согласия, – иначе им бы не позволили такое напечатать.
– Интересно, кто этим занимается? – сказал господин Упад, промышлявший оптовой продажей башмаков и туфель.
– О, наверняка специальные люди, – сказал господин Маклдафф.
– Правда? – изумился Уильям.
– О да, – ответил господин Маклдафф, один из тех крупных мужчин, которые немедленно становятся экспертами в любом деле. – Кому попало не дадут писать, что им в голову взбредет. Это же логично.
В сарай за «Ведром» Уильям пришел в задумчивом настроении.
Доброгор поднял взгляд от камня, на котором тщательно набирал текст афиши.
– Твоя доля ждет вон там, – сказал он, кивком указав на верстак.
Доля состояла в основном из медяков. И в ней было почти тридцать долларов.