Правда
Шрифт:
– И я на самом деле не знаю, что я хочу, чтобы это значило. Я не ищу «и жили они долго и счастливо», но спасибо тебе за сегодняшнюю ночь.
Он обхватил её двумя руками и уложил нежно себе на грудь. Его голос заставил его грудь вибрировать у её щеки.
– Я тоже не знаю, что ждёт меня в будущем.
Он поцеловал её волосы.
– Однако я не думаю, что смогу продолжать смотреть на тебя также как раньше на кухне Эмбер, когда на тебе надеты те шортики.
Клэр подняла глаза, ахнув от его застенчивой улыбки, когда он продолжил:
– Я имею в виду, теперь, когда я точно знаю, что скрывается под
Клэр покачала головой:
– О, Боже, я не об этом думала.
Она позволила своей руке прочертить путь от мышц его груди вниз к его животу.
– Я, возможно, просто буду краснеть, зная, что прячется под теми вкусными рваными джинсами, которые ты любишь носить.
– Вкусными?
– Ммм… - пробормотала она, слушая его смех.
Его голос стал более серьезным:
– Честно, я тоже не ищу «и жили они долго и счастливо». Но если говорить о твоём спасибо, ты должна быть принимающей стороной.
– П олагаю, я и была.
Он хмыкнул и продолжил:
– Признаюсь, я думал об этом с тех пор, как ты купила своей первый мобильный телефон.
Клэр подняла голову. С этого положения она получила лучший доступ к его нежным голубым глазам.
– Что? Мой телефон, почему?
Гарри усмехнулся, вспоминая сцену:
– Я не знал твоей истории, да и просто ничего не знал о тебе. Меня поразила странность – ты была так рада телефону. Я имею в виду, у всех есть телефоны. Но у тебя практически кружилась голова. Я помню, ты была похожа на ребёнка во время Рождества. В тот момент я сошёл с ума от твоей радости, энтузиазма и невинности.
– Гарри, не нужно обольщаться на мой счёт. Меня едва ли можно назвать невинной.
Он приподнял её подбородок и поцеловал её губы.
– Я не испытываю иллюзий на твой счёт. Невинность относится к отсутствию вины или притворства. Когда ты часто закрываешься, ты подходишь под это описание. Но ты также очень честная и до наивности доверчивая.
Он потёр её подбородок большим пальцем и всмотрелся в её затуманенные глаза:
– Эти качества тоже достойны восхищения. Кроме того, я думаю, ты предоставила мне довольно-таки полную биографию. Ты заслуживаешь того же.
Клэр попыталась подавить зевок, ведь практически рассвело.
– И я расскажу тебе ее в другой раз. Прямо сейчас позволь мне насладиться моментом.
Клэр кивнула, когда снова уложила свою голову ему на грудь.
– Я охотно сама получу удовольствие от момента.
Его руки крепче обняли её мягкие обнажённые плечи. Первый раз за несколько недель она провалилась в здоровый сон без сновидений.
Глава 25
– Из всех животных только человек по-настоящему жесток. Только человек может причинять боль ради собственного удовольствия.
Марк Твен
Лето 1985…
Несмотря на повышение температуры воздуха и влажности на улице, особняк оставался прохладным, даже слишком прохладным. Мари жаждала временной передышки. Эмоции били через край. Вздыхая, она устроилась в одном из комфортабельных шезлонгов, которые заказал Натаниэль для балкона Шаррон, и впитывала солнечное тепло, подняв своё лицо вверх. Лёгкий ветерок
Мисс Шаррон продолжала переживать все предсказания, сделанные врачом. Но, когда Мари прислушивалась к мониторам и видела выражения её лица, она понимала, что мисс Шаррон была готова уйти. Красивая, постаревшая, хрупкая женщина верила в высшее существо, милосердного Господа Бога и небесный рай. После того, как она провела более двух лет у постели женщины, Мари верила, что Шаррон отвергала свой уход в мир иной из-за невидимой связи, удерживаемая на земле цепями любви. Загробный мир, полный красоты и покоя, ждал. Ей просто нужно позволить себе уйти.
Некоторым показалось бы это жестоким, но после тщательного обдумывания Мари и Натаниэль решили быть честными с ней. Несмотря на то, что в её глазах месяцами не мелькало сознание, а её рот больше не произносил ни слова, были моменты, когда, держа её за руки, она на мгновение сжимала их в ответ. Врач объяснил это как всего лишь сокращением мышц. Он привёл доводы, что эмоциональные люди пытаются разглядеть значения в научных явлениях, в которых, по сути, нет никакой другой подоплёки. Мари было плевать на его объяснения. Она верила, что временами Шаррон могла слышать, понимать и общаться любым доступным для неё способом.
Они много раз обсуждали свою речь. Эти обсуждения происходили в комнате Мари наедине – обычно в её кровати. Если Шаррон не покидала этот мир из-за своей связи с Натаниэлем, он должен сказать ей, чтобы она ушла. Не таким образом, как будто он увольняет слугу или работника, но с любовью и пониманием. Он должен объяснить, что он хотел, чтобы её мучения прекратились, а он выживет. Он вновь будет жить. И именно это было частью их споров – он вновь жил. И не только жил, он любил.
Они оба надеялись, что знание того, что у Натаниэля новая жизнь и новая любовь позволят Шаррон шагнуть за грани мира. Она смогла бы уйти туда, где её тело вновь станет работать, где она могла бы улыбаться, петь и, что более важное, где боль, физическая и эмоциональная, прекращала своё существование.
Возможность сделать это подвернулась только две ночи назад, где-то ближе к полуночи. Они сидели в роскошных креслах с высокой спинкой, разговаривая о работе Натаниэля, когда Мари заметила, как веки Шаррон затрепетали, а её руки разжались и сжались вновь. Молча, Мари приблизилась к противоположной стороне кровати Шаррон, и Натаниэль сделал то же самое. Не сговариваясь, они создали круг. Мари вспомнила тепло и силу, которые исходили от Натаниэля. Это так разительно отличалось от прохладной хрупкости Шаррон.