Правдивый ложью
Шрифт:
Тот стоически вздохнул, отчаянно махнул рукой и заявил, что коль так, то он тоже останется.
Я покосился на него. В глазах геройское желание пожертвовать собой, но во рту, поди, уже голодная слюна – помню я его любовь к чревоугодию. Да и нечего ему тут делать, только мешать станет – одному думается куда лучше.
Словом, отпустил, заметив, что вот послеполуденный сон сегодня и впрямь придется того, ликвидировать, а перекусить чего-нибудь ему не помешает. Заодно пусть скажет холопам, чтоб прямо сюда принесли холодненького кваску.
С текстом
Но управился, поручив ему переписать заново, только своими словами – все-таки я не до конца освоил особенности нынешнего русского языка, да и привык уже особо не стесняться с использованием непривычного тут лексикона.
– А печать? – остановил он меня перед самым уходом. – Не царскую же подвешивать, да и нет у меня ее ныне. Она у печатника осталась, а Афонька Власьев…
Договаривать не стал, но и без того понятно, куда именно смылся расторопный хранитель царской печати Афонька Власьев – в Серпухов.
– Слушай, а ведь ранее, когда ты был, как и сейчас, царевичем, скорее всего, у тебя тоже была печать? – осведомился я.
– Была, – подтвердил он.
– Вот и решение проблемы. Надеюсь, на ней не указано, чей именно ты наследник? Тогда надо ее найти, и все, – посоветовал я.
– Ежели она и сохранилась, то токмо в Посольском приказе, а там народец ушлый – ныне, поди, вовсе никого нетути, – грустно вздохнул Федор.
– Так пошли туда людей. Пусть ее… – И осекся, кое-что припомнив.
Кажется, если только мне не изменяет память, Борису Федоровичу стало дурно сразу после обеда в честь послов. Если предположить, что они тут ни при чем, получается, сработал кто-то из присутствовавших на трапезе бояр.
Что ж, старая печать царевича – весьма благовидный повод, чтобы туда заглянуть. Грех не воспользоваться.
– Пожалуй, если все посбегали, то и впрямь искать будет затруднительно, – согласился я, прикинув, что времени у меня еще изрядно – не должен монах так быстро отписаться, а если и настрочил, то сейчас, поди, перебеливает, как я ему и сказал. – Лучше будет, если я сам займусь ее поиском.
Располагался Посольский приказ совсем рядышком, можно сказать, в двух шагах, сразу за Архангельским собором. Выглядело здание негостеприимно, да и народу внутри него – прав был царевич – тоже негусто.
Правда, кое-кто отыскался. Например, дьяк Дорофей Бохин. Встретил он меня настороженно, но на распоряжение найти старую печать отреагировал послушно и, если я не ошибаюсь, даже с радостью.
Он даже не доверил поиски ни одному из пятерых подьячих, которые имелись в наличии – сам поплелся в чулан [27] отсутствующего начальника.
27
Так назывался кабинет в приказах.
Еще бы, когда впереди светит такой весомый стимул – вдруг из простого, даже не думного дьяка в одночасье стать печатником. Да, не государя, а только царевича, который пока престолоблюститель и наследник, не больше, но все равно…
Считай, по нынешним временам это даже не ступенька вверх – скорее уж взлет, причем вертикальный.
Я его не торопил, предпочтя беседу с подьячими.
Однако до конца выяснить вопрос с послами у меня не получилось. Единственное, что они мне рассказали, так это то, что посол был английский и звали его Томас Смит. Все остальное – увы. Да и как они могли вспомнить, если их самих в дворцовых палатах не было – чином не вышли.
Зато вернувшийся из чулана дьяк, торжествующе держащий в руке печать, кое-что добавил.
Память у Бохина оказалась весьма и весьма, к тому же и времени с того дня прошло не так много, всего два месяца, поэтому он назвал кое-кого из числа гостей. К сожалению, Дорофей присутствовал только на «меньшой» встрече, то есть еще до дворцовых палат, у какого-то коня, а потому назвал лишь тех, кто был с ним:
– Тамо боярин князь Андрей Васильевич Трубецкой, да боярин князь Василий Карданукович Черкасской, да дворянин князь Михайла Самсонович Туренин. А на второй встрече, на лестнице, я видал, что Смита оного встречал князь…
И снова все неизвестные мне фамилии, так что явно не из главных бояр. Но я все равно внимательно выслушал, стараясь запомнить каждого пофамильно, хотя нутром чуял – не они. Разве что Черкасский, который вроде бы стоял за Романовых…
И тяжело вздохнул – бесполезно. Список-то я, конечно, составлю, но без допросов и прочих атрибутов детального расследования истины мне все равно не отыскать, а так как допрашивать их мне никто не позволит, то…
Однако на всякий случай уточнил:
– А те, кто на лестнице, они потом присутствовали на обеде в честь посла?
– Могли, – пожал плечами он. – Да тебе-то на кой оно все нужно?
– Спор у меня зашел. Я уверял, что там у государя в тот день сиживал за столом один мой знакомый из посольства по имени… Стивен Сигал, – назвал я после некоторого раздумья, – а мне в ответ: не было его. Вот и хотелось бы разузнать через тех бояр, кто там обедал, был он или нет.
– Нашли о чем спорить в такое-то время, – вырвалось у дьяка, но он тут же осекся, сконфуженно прижав ладонь ко рту, и виновато заметил: – Ты уж прости, княже, на худом слове.
– Ничего-ничего, – отмахнулся я. – И самому стыдно – прямо как дети, да в пылу спора разве о том думается?
– И впрямь сгоряча чего не ляпнешь… – повеселел он, поняв, что орать я на него не собираюсь, и посоветовал: – Так оно тебе бояре-то ни к чему, – добавив с легким презрением: – Нешто помнят они, как какого иноземца величали? Тебе ныне куда проще в Разрядный приказ. Там о встрече непременно сказка должна была остаться. А велик хоть заклад?
– Сто рублей, – ляпнул я первую попавшуюся цифру.