Правдивый ложью
Шрифт:
Пока он разбирался с «трухой», я успел спросить:
– А кто меня сторожить будет – твои казаки?
– А чего тебя сторожить? – удивился Шаров. – Отсель не сбежишь. Сквозь оконце слюдяное разве что кошке пролезть под силу, а дверь поди выломай. Да и к чему?
– Речь не про побег, – пояснил я. – Тут наоборот как раз… – И осекся.
А может, мои опасения напрасны?
Или даже наоборот – пусть убийцы приходят, а я уж их встречу, да так, что мало не покажется. Хотя если их будет человек пять, да с саблями, трудненько придется. Очень даже возможно, что не смогу управиться – чай, не киногерой.
– Ну-ну? – заинтересовался Серьга.
– Гости могут у меня появиться, – я наконец пришел к выводу, что рисковать попусту ни к чему, – причем незваные. Так что поставь кого-нибудь, да не одного. А если государь пришлет других сторожей – скажи, что опаска у тебя. Мол, сбежать я от них могу, потому ты им не доверяешь.
Атаман вопросительно уставился на меня.
– Напрасно ты мыслишь, что государь на таковское решится… – с легкой укоризной в голосе протянул он и сразу напомнил, что Дмитрий уже отдал соответствующее поручение ему самому, а потому ни к чему государю возлагать точно такое же еще на кого-то.
Вообще-то звучало логично, но только что касалось самого Дмитрия, а тут не следовало забывать и о советниках, которые у него имелись, в том числе из «шибко умных».
Вон они как хорошо придумали с моим «черным умыслом». Могут и еще изловчиться, а потом объявить, что я от стыда, раскаяния и тоски принял яд. Мне же его «принимать» сейчас никак нельзя – пожить надо. Да и слишком много других жизней «привязано» к моей.
О том я и сказал атаману, пояснив, что совсем не уверен, будто наказ Тимофею Ивановичу о беспрепятственной расправе надо мной на самом деле исходил от государя. Одним словом, лучше, если сегодняшнюю ночь он постережет меня как следует, а уж завтра, думаю, после прочтения бумаг из ларца, когда ко мне заявится сам государь, будет полегче.
– Вон ты на что полагаешься, – протянул Серьга и рассудительно заметил: – А ты не помыслил, что, коль они столь важны, а ныне у него в руках, так ему проще всего изодрать их, да и тебя самого на тот свет спровадить от греха?
– То списки, – пояснил я, – а подлинники в надежном месте. Если умру, они всплывут. Получается не проще, раз живой обязуется молчать, а мертвый примется во всю глотку горланить об этих тайнах. Так и передай… казачьему царю.
– Да он, может, и вовсе читать их не станет, – хмыкнул Шаров. – Отмахнется, и вся недолга.
– После твоих слов да после того, что ему Басманов сказал? – удивился я, но сразу же осекся.
А передаст ли Басманов то, что я ему сказал? Не побоится? А если нет или как-то смягчит произнесенное мною?
– Ты, когда станешь его предупреждать, шепни еще словцо. Мол, я тебя просил передать, что там его позор, – вновь повторил я то, что ранее сказал боярину.
– В бумагах-то?! – недоуменно уставился на меня Серьга и озадаченно спросил: – А ты ничего не спутал? Как же он там может быть-то?!
– А почему нет? – в свою очередь осведомился я, не понимая, что тут такого удивительного.
Шаров пожал плечами и рассудительно ответил, что…
Только теперь, да и то не сразу, выяснилось, что под словом «позор» мы с атаманом подразумевали совершенно разные понятия. Он – принятое тут, сейчас, в это время, то есть зрелище или представление для людей, которое показывают бродячие скоморохи, а я – свое, привычное для двадцать первого века.
– Чтой-то ты побледнел с лица? – озабоченно уставился на меня Серьга.
– Побледнеешь тут, – прошипел я сквозь зубы, кляня себя на чем свет стоит.
То-то Басманов так удивленно таращился на меня, а потом ворчал о дураках, которые в такой час думают о веселье. А если Дмитрий захочет повеселиться в коллективе? Он же потом ни за что мне не поверит, что я-то как раз имел в виду обратное и хотел предостеречь его, чтобы…
– Тимофей Иванович, миленький, скачи немедля, – жалобно попросил я. – Только не про позор говори, а про тайное, и все. Главное, чтоб он один их читал, непременно один.
Атаман, как он рассказал мне по возвращении, успел впритык – Дмитрий как раз собрал по такому случаю весь свой сенат, собираясь зачесть грамотки, после чего решать, что делать далее с князем Мак-Альпином.
Разумеется, сам читать он не собирался – не по чину. Для того имелся Бучинский. Правда, шкатулка была еще в руках у Дмитрия, но он уже успел извлечь первую из бумаг, собираясь передать ее своему «секлетарю», когда прибежавший караульный начал что-то шептать государю на ухо.
Словом, успел Тимофей.
Да и насчет надежной стражи я не ошибся.
Незваные гости пришли в первую же ночь, точнее, под самое утро, на рассвете.
Кто такие – не видел. От кого – понятия не имею. Слышал только краем уха – уж больно толста дубовая дверь – разговор у своей подклети-темницы, но он мало что дал.
Пока шли дебаты и препирательства между охраной и приехавшими, я на всякий случай приготовил несколько бочонков, выбрав солидные, чтоб не промахнуться, когда стану надевать на голову первому из визитеров. Ну а дальше уж как получится.
Но обошлось.
Ворчливая перебранка длилась недолго, хотя пришедшие успели использовать все варианты. Начали они с горячего желания поглядеть на июду-учителя, подло предавшего пресветлого государя, и заглянуть в его поганые очи.
Не вышло.
Тогда последовали намеки, что есть у них на то тайное дозволение самого Дмитрия Иваныча, кое он поведал им изустно, а потому бумаги они не имеют, но ежели казаки не верят, то можно и проехаться до государя…
Но и тут их ждала неудача.