Правдивый ложью
Шрифт:
Нельзя мне хорошо отзываться о боярине. Мои комплименты могут сослужить ему дурную службу, потому пришлось избрать нейтральный тон и следовать ему до конца, уклончиво заключив:
– Но я его не знаю, так что не стану говорить ни хорошего, ни плохого – тебе решать, верить ему до конца или нет. Имел же я в виду себя.
– Кого?! – вытаращил на меня глаза Дмитрий.
– А чему ты удивляешься? Я же не собираюсь действовать тебе во вред.
– Не собираешься?! – возмутился он. – А как звать-величать то, что ты тут сейчас передо мной вывалил?!
– Перед тобой, – подчеркнул я. – Теперь
– Известно для чего – чтоб сохранить жизнь своему ученичку, – презрительно выплюнул он последнее слово.
– Не только, – возразил я. – Его жизнь, по сути, это нечто второстепенное. В первую же очередь я озаботился о тебе.
– О ком?!
Вместо ответа я поманил его в глубь помещения – хорошо, что он в порыве буйства сюда не добрался.
Дмитрий нехотя пошел следом, встав возле одного из пустых бочонков, на крышке которого были установлены весы.
– Гляди, государь, – указал я на них. – Весы как государство, а ты посредине и должен контролировать, чтобы чаши были в равновесии – только тогда страна останется пребывать в спокойствии. Вот на одной чаше народ. – И щедро, с верхом, сыпанул зерна. – Он, конечно, за тебя. Но власть и сила не у него, а у бояр. И если они где-то в чем-то заупрямятся или просто решат тебя сместить, то… – И положил на другую увесистый кусок железа, которое своей солидной тяжестью тут же опустило чашу вниз. – Вот тут-то и пригодится тебе Федор Годунов. – Я аккуратно опустил на зерно значительно меньший кусок металла.
Чаша медленно и неторопливо пошла вниз, но не уравновесилась. Странно. Утром было абсолютно ровно, а тут…
Но не растерялся, тут же сообразив, как это обыграть.
– Видишь, даже при наличии живого царевича бояре все равно тяжелее, но теперь они перетягивают не столь сильно. Достаточно немногого, чтоб уравновесить чаши.
– И что же это за немногое?
Я скромно потупился, но тут же торопливо добавил, а то роли самого Дмитрия не видно:
– Разумеется, меня слишком мало, но есть еще ты сам, твой ум и твои указы, государь. Вот почему и говорю: тебе и только тебе нужен в наместниках Федор, ибо он станет твоим противовесом в борьбе с боярами, которая непременно приключится, стоит тебе прийти к власти.
– Да почему?! – возмутился Дмитрий. – Карать и казнить я никого не помышляю. Вона, при брате моем, царе Федоре Иоанновиче, молчали они, так почто ныне учнут противиться?
– Ты хочешь услышать от меня правду? Всю правду? – уточнил я и после утвердительного кивка царевича напомнил: – Только не забудь, что горечи в ней в избытке, так что не кривись, а слушай внимательно. Помнится, я тебя предупреждал, что в гражданских войнах все является несчастьем, даже победа. Если ты станешь победителем, тебе придется многое уступить тем, с чьей помощью победил.
– Ежели я не восхочу… – начал было Дмитрий, надменно вскинув голову, но я бесцеремонно оборвал его:
– То все равно уступишь, даже вопреки своему желанию. Или ты и впрямь считаешь, будто весь твой сенат, который поет тебе каждый день хвалу, делает это от восхищения тобой и твоим умом? Увы. Поначалу у них не было иного выхода – либо присягать тебе, либо помирать, так что они стали твоими союзниками поневоле. Да и сейчас они ж как кошки – не ласкают тебя, государь, а попросту ластятся, чтоб получить желаемое. А желаемое – это с твоей помощью вскарабкаться туда, куда при Годуновых им попросту не залезть.
– Удоволю, и всего делов, – хмыкнул Дмитрий.
– А как быть с другими, начальными боярами – Шуйскими, Мстиславскими, Шереметевыми, Голицыными и прочими? Я ведь убавил их количество совсем ненамного, всего на двух человечков, а остальные живы, и, как только ты войдешь в столицу, они сразу обступят тебя со всех сторон и будут протягивать свои загребущие лапы. Как ты удоволишь этих… нищих?
– Кого? – удивился Дмитрий, очевидно решив, что ослышался.
– Нищих, – повторил я, – ибо in divitiis inopes, quod genus egestatis gravissimum est [66] .
66
Они нуждаются, обладая богатством, а это самый тяжкий вид нищеты (лат.).
– Нешто в казне мало добра? – усмехнулся он.
Господи, какие они идиоты – аж восторг берет! Воистину глупость, как и жадность, границ не имеет.
Но вслух я лишь напомнил:
– Казна не бездонна, да и бояре – не народ. Куда легче помочь голодному, чем объевшемуся. В некой стране, где я долго проживал, их называли олигархами, но суть, в отличие от названия, у них одна – торопливо и жадно жрать в три горла все, что только возможно. И плевать им на все остальное.
– Ну наедятся же они когда-нибудь, – неуверенно протянул Дмитрий.
– Никогда! – отчеканил я и насмешливо процитировал:
Иной наворовался вроде всласть —Уж некуда украденное класть!..Уж обожрался. Уж глотать не может,А сам все наготове держит пасть… [67]Мой собеседник только крякнул, не в силах сдержать усмешку – сразу видно, понравилась моя цитата, – но затем, покрутив головой, примирительно заметил:
– А твой гусляр-баюнник, от коего ты оное слыхал, не того, не погорячился? Уж больно он круто забрал.
67
Леонид Филатов. «Возмутители спокойствия».
– Не того, – отрезал я. – Всем им надо как можно больше, а потом они рано или поздно захотят иметь вообще все. Сейчас они вроде бы покорны тебе, но это лишь с виду, внешне, да и то до поры до времени, потому что ты только поначалу был выгоден им, ибо у вас имелся общий враг – Годунов.
– Мыслишь, что они и его не любили? – с сомнением в голосе спросил Дмитрий.
– Не любили – не то слово. Они его ненавидели, государь. И ненавидели похлеще, чем ты, ибо он своим умом, поначалу будучи одним из многих, добился великих высот, встав над ними. Самое яркое доказательство их ненависти – стремление оплевать даже его могилу. Неужто ты не видишь, что каждый из них в душе нет-нет да и подумывает о приятной тяжести шапки Мономаха? Пока не всерьез, но после того, как не станет Федора и единственным препятствием останешься лишь ты…