Правдивый ложью
Шрифт:
Кстати, Дмитрий не заметил ни их появления, ни их исчезновения – уж очень был увлечен.
Лишь через минуту после исчезновения казаков он стал постепенно приходить в себя, а еще примерно через минуту остановился, дыша как загнанная лошадь.
Я к тому времени соскочил с бочки, на которой восседал, и невозмутимо залез в соседнюю, извлекая еще пару моченых яблок, одно из которых великодушно протянул Дмитрию. Тот уставился на мою протянутую ладонь.
– Глупый весь гнев свой изливает, а мудрый сдерживает его [57] , – назидательно заметил я ему, вовремя припомнив нужное место из Библии, и, чуть помедлив, процитировал еще одно: – Не будь духом твоим поспешен на гнев,
57
Притч. 29, 11.
58
Екк. 7, 9.
Я бы еще много чего сказал своему крестному отцу – не зря штудировал текст и вдобавок консультировался с отцом Антонием, но не стал, а то примет за издевку и снова взбесится.
Уставившись на меня, он убежденно заявил:
– Все-таки ты дьявол, княже.
– Говорил ранее, повторюсь и ныне, что нет, – отказался я от высокого титула, однако сомнения в нем оставил и даже постарался закрепить: – Хотя отрицать не стану, кое-чему и впрямь обучен. Правда, людьми, но какая разница.
– А память? – поинтересовался он. – У людей такой не бывает. Ты ж, как мне сказывали, почти слово в слово огласил на Пожаре то, что я собственными руками изодрал в Путивле.
– И тут у тебя промашка, – поправил я. – Ничего я не оглашал, ибо луженой глотки не имею. Так что этим занимался глашатай, или как там по-русски? – Но Дмитрий не ответил, поэтому пришлось сделать вид, что вспомнил сам. – Ах да, бирюч. Так вот он и огласил твои слова.
– Не мои, а те, что ты заново отписал, – не согласился Дмитрий.
– И вновь промашка, – возразил я. – Ничегошеньки я не отписывал, а… сумел воссоздать заново весь текст. Когда приедешь в Москву, сам убедишься. Впрочем, зачем столько ждать? Тебе проще всего спросить у Басманова. Покажи ему что-нибудь из написанного твоей рукой, и он сразу скажет, кто писал ту грамотку, которую я показывал ему в Москве.
– Как… воссоздать заново? – не понял он. – Ты ж сам спалил ее. Я ведь не слепой – видел. Да и обрывки кое-какие прочел.
– Магия – штука хитрая, а я в ней не из последних. Сказал тебе, кое-чему и впрямь обучен, – напомнил я.
Кажется, самая пора для веревочек… Или ну их? Вдруг не получится? Рука дрогнет, или спрятать не сумею…
– Дьяволом! – упрямо выпалил Дмитрий.
Ну что же ты, Федя?! Решайся!..
И я… не стал рисковать. Пусть этот фокус останется в резерве на самый-самый крайний случай.
– Нет, не им. Но если уж тебе так хочется, можешь считать меня потомком… – Я на секунду призадумался, прикидывая псевдоним посимпатичнее, и наконец выдал: – Бога Мома. – Пояснив: – Был такой у древних эллинов. Он занимался тем, что давал мудрые советы людям и… богам.
Про то, что он был богом насмешки и злословия, говорить не стал и упоминать его прозвище – «правдивый ложью» – тоже.
Иначе придется пояснять, откуда оно взялось, и то, что хотя советы Мома и были умны, но неизменно оказывались пагубными для всех, кто им следовал.
Сам потом поймет… может быть.
Если успеет, конечно.
– Потомок бога, – усмехнулся Дмитрий. – Нет уж, скорее все-таки сатаны.
– Ты не совсем верно обо мне отзываешься, потому что неправильно оцениваешь, – обиделся я, – а истинная цена человека – дела его.
– И сколько же ты стоишь, князь? – задумчиво спросил Дмитрий.
– Боюсь, получится необъективная картина, если я сам начну оценивать свои дела, – усмехнулся я. – Во всяком случае, куда больше тридцати сребреников.
– Вот как… – протянул он. – Но тогда поясни: зачем тебе все это? Покамест ты так и остаешься для меня загадкой. Уже все и давно откачнулись от Годуновых. – И настойчиво, словно призывая и меня последовать общему примеру,
59
Существуют, наконец, определенные границы (лат.).
60
До каких же пор ты будешь злоупотреблять нашим терпением? (лат.)
61
Ты ступаешь по огню, прикрытому обманчивым пеплом (лат.).
62
Принимая во внимание заслуги (лат.).
– Не мои, а его заслуги, государь, – перебил я. – Ведь это Федор Борисович, а не я собирается преподнести тебе Москву на блюдечке. Что же касается меня, то, раз уж ты перешел на латынь, отвечу соответственно: si etiam omnes, ego non. Malo mori quam foedari [63] .
– Жаль, что подобные тебе люди встречаются редко, – сокрушенно посетовал Дмитрий.
– Очень редко, – без лишней скромности согласился я. – Corvo quoque rarior albo [64] .
63
Даже если все, то я – нет. Предпочитаю смерть бесчестью (лат.).
64
Даже реже, чем белая ворона (лат.).
– Не подскажешь, где бы мне сыскать пяток-другой таких же, кто готов на смерть ради своего господина? – с улыбкой, давая понять, что шутит, осведомился Дмитрий.
Вот только улыбка у него была какая-то вымученная.
– А вот тут ты не прав, – поправил я. – У меня нет господина. Федор же – мой друг, которого я обязался защищать. А насчет пятка-другого… Ego nihil timeo, quia nihil habeо [65] . Постарайся отыскать себе таких же неимущих, вот и все.
Дмитрий ответил очередной кривой ухмылкой.
65
Я ничего не боюсь, потому что ничего не имею (лат.).
Ну да, совет нереальный. Такую роскошь теперь может позволить себе Федор, но не государь всея Руси Дмитрий Первый.
Это только в песенке короли могут все, а на деле они не могут очень и очень многого, и порой самые элементарные вещи для них – непозволительная роскошь.
– И вновь ты не прав, – заметил я ему. – Один неимущий, притом достаточно умный и всегда готовый дать тебе мудрый совет, у тебя имеется.
– И кто же он? Басманов?
– Относительно бедности – навряд ли, поскольку еще при Борисе Федоровиче он был щедро осыпан наградами. Правда, что касается ума, то тут все в порядке, – сдержанно ответил я.