Правдивый ложью
Шрифт:
– Сбитеньку попей – горячий, но пыл остужает, – невозмутимо посоветовал я. – А что до судилища, то спорить не буду – все видел и с тобой согласен, так что и впрямь запалили. Более того, могу сказать, что и одежда уже просушена.
– Тогда чего ждать? – непонимающе уставился на меня царевич, послушно прихлебывая сбитень.
– Просушена, да не до конца, – пояснил я, – поскольку о тебе известно только в столице. Правда, слухи по Руси ползут быстро. Думаю, месяца через два о славном и справедливом престолоблюстителе станут рассказывать везде и исключительно в восторженных тонах. Полагаю, что ближе к Рождеству мы о тебе услышим и первые былины от гусляров.
– Тогда почему?
– А как ты мыслишь, сможет Дмитрий Иоаннович проводить такое же судилище?
Царевич призадумался. Ему явно очень хотелось сказать нет, но мешала скромность и мое постоянное напоминание не считать врага глупее себя. Но потом его осенило. Он облегченно вздохнул и даже рассмеялся от избытка чувств:
– Конечно нет. У него же не будет тебя.
Ух ты! Аж в груди защемило.
Впрочем, речь не о моих заслугах, главное, что правильно ответил.
– Но об этом еще никто не знает, – напомнил я. – Получается, что народ еще не может сравнить тебя и его. Вот давай и дождемся, чтоб он этим занялся и чтоб его одежда после таких занятий «намокла».
– И все равно не пойму… – обиженно надув губы, протянул он.
Так. Кажется, пришло время растолковать в общих чертах свой дальнейший замысел.
– Слушай внимательно, Федор Борисович. – И я начал излагать ему дальнейший ход событий, включая две главные причины, по которым нам не следовало торопиться.
На самом деле их было три, но одну – его недостаточные способности в управлении государством – сейчас упоминать ни к чему.
Это чуть раньше я мог сказать откровенно, но сейчас орленок уже рвется в бой и ему сам черт не брат. Такой успех, такие крики – как это он не умеет?! Так что про шапку Мономаха, до размера которой голова Годунова не выросла, ни гугу.
Впрочем, оставшиеся две причины сами по себе звучали достаточно весомо.
Первая – недостаток сил или, даже если рассуждать очень оптимистично, почти их равенство, то есть неизбежная в этом случае гражданская война.
Это в пословице паны дерутся, а у холопов чубы трещат. На самом-то деле все куда трагичнее, ибо гораздо страшнее – затрещат не чубы, а ломаемые хребты, не говоря про остальные кости.
И счет пойдет даже не на тысячи – на десятки, если не на сотни. Это в Отечественной войне человек делается тверже духом и обретает стойкость оттого, что защищает родину. В гражданской он просто звереет, ибо тут брат на брата и сын на отца.
Да, возможно, до такого не дойдет, но когда один род станет старательно вырезать другой, враждебный, норовя это проделать с особым усердием и тщанием, то есть следуя библейским указаниям – «до седьмого колена», а тот род постарается не остаться в долгу, ибо «око за око», то и тут приятного мало.
Расписав все ужасы, я в лоб спросил:
– Хочешь царствовать над покойниками?
Тот отчаянно замотал головой.
Очень хорошо. Можно приступать ко второй причине, попутно раскрыв Федору одну тайну.
Нужен нам Дмитрий. Он и сам не подозревает, до какой степени нам необходим.
Просто до зарезу…
Глава 21
Ледокол, или Женские украшения с «кухонной» утварью
А суть тайны в том, что нельзя Руси дальше так жить.
До того, к чему пришла Европа, тянуться лет десять при самом благоприятном раскладе. Промышленность вообще отсутствует. А развить не из чего – в иных делах нет даже убогого кустарного производства. Стоит только посмотреть на монеты и сразу хочется плакать, причем навзрыд, а об остальном вообще умалчиваю.
Но кому все это вершить и творить? Людям. А они смогут? Нет, ибо невежественны. Самородки, самоучки, гении – они да, имеются, но только с ними одними наверх не вылезти, следовательно, нужно широкомасштабное народное образование.
Пусть в создаваемых повсюду школах на первых порах преподают дьячки, попы – ерунда. Все лучше, чем ничего. Потом их сменят выпускники университета, которого, кстати, тоже пока нет, а он необходим, причем сразу несколько, да к нему желателен еще и специальный, который станет готовить только учителей.
Далее армия.
Ее тоже надо менять, переходя на совершенно иные принципы формирования, иначе плохо дело.
Да, наш гвардейский Тонинский полк сможет выстоять против такого же количества прославленной на всю Европу польской конницы – я был уверен в этом, но…
Он же один на Руси, а один в поле…
Нет, иногда, взять даже к примеру меня, и один может какое-то время противостоять, но победить в итоге, увы, не получится, и тут уж исключений не бывает.
Прорубили бы стрельцы своими бердышами дверь, за которой находились я и семья Годуновых, ворвались вовнутрь, и все.
Разумеется, кого-то из них я бы прихватил с собой на тот свет, а скорее всего, и не одного, но в целом быть бы нам с Федором покойниками, если бы не подоспевшие на выручку ратники.
К этому времени я уже загнул все пальцы на одной руке и перешел на другую.
– Торговля вся отдана на откуп иностранцам, коих надо нещадно душить, ибо они бессовестно обирают страну, покупая задешево наше и продавая втридорога свое, – вдохновенно вещал я царевичу. – Но душить не насильственно, а путем создания свободной конкуренции со стороны наших купцов, то есть куда выгоднее выходить в чужие страны со своим товаром самим. Поверь, если бы твой батюшка был жив, он бы в этом меня поддержал.
– Верю, – негромко откликнулся Федор, и, вдохновленный этим, я еще горячее продолжил:
– Но мирные купеческие корабли выпускать в море без защиты чревато гибелью. Следовательно, Руси нужен военный флот для их охраны.
Я перевел дыхание и приступил к предпоследнему незагнутому пальцу. Символично, что им оказался указательный. Действительно, пока не сдвинешь с места управленческую машину, обо всем остальном можно смело забыть.
А что получается на деле?
Дьяки и подьячие – ребята ушлые, а контроль за их деятельностью отсутствует напрочь. Потому и воровство процветает, потому и взятками на Руси не пахнет – воняет со страшной силой.