Праведная бедность: Полная биография одного финна (с иллюстрациями)
Шрифт:
И вот настал тот роковой воскресный вечер между сенокосом и жатвой. Для Юхи он был отмечен необычайной полнотой жизнеощущения, и в этом чувстве как бы вылилось все то, что время от времени всплывало в его подсознании тревожным вопросом: «Живу я или не живу? Взрослый я или нет?» В тот вечер Юха пил на свои деньги — на троих была распита целая канна. [13] Затем, пьяные, отправились на танцы, и там тоже было неплохо. Кто-то схватил Юху за грудки, и Юха уложил противника на обе лопатки. Это была лишь шутка, но она дала Юхе почувствовать свою силу. Уходя с танцульки, Юха щупал девок в сенях. Домой он возвращался один, весь во власти всколыхнувшего душу чувства, что он не хуже своих односельчан, да и вообще всех других людей…
13
Канна —
Юха входит в темную избу и смело заглядывает за печь — дома ли Рина. Ее еще нет, говорит пустая кровать. Тогда он осторожно подходит к окну и останавливается. Сознание оцепенело и лишь как бы рассматривает то, что предстает внутреннему взору. Сквозь хмель проясняется загадочный смысл всего земного существования, но такими короткими проблесками, что Юхе просто невозможно что-либо уловить. Телесный его состав слегка поташнивает, но душа остается нисколько не затронутой.
На окутанной сумерками дороге показывается Рина в сопровождении двух мужчин. В чаду опьяненья Юха упивается мыслью о том, что мужчины не войдут в избу, а Рина войдет. Он стоит у окна, пока дверь не открывается, и тогда только шагает навстречу Рине.
Впервые в жизни Иохан Пеньяминов сын, двадцати семи лет от роду, обнимает женщину. Он делает это под воздействием алкоголя и всего того, что пережил за вечер, вернее сказать, это по собственному почину делает его тело, мозг лишь констатирует происходящее. Все естество мужчины словно вырывается из пут прошлого и воспаряет ввысь. Женщина не оказывает серьезного сопротивления, она лениво-безразлична. Наконец она говорит: «С чего вдруг ты так расскакался, старый козел?» Эти слова доставляют Юхе неизъяснимое блаженство, в них — все его самоутвержденье.
Но через некоторое время, когда Юха уже лежит в своей кровати, хмель бесследно улетучивается, и он испытывает одно из величайших разочарований, какие только суждены на земле представителям мужской породы — даже лучшим из них. Вялость и опустошенность овладевают им, но, несмотря на это, ему кажется, что жизнь приняла теперь совсем другое обличье, когда он лежит вот так под ее взглядом. Мимолетный случай опять создал нечто целое из бесчисленных событий и переживаний прошедших батраческих лет; ползая по жизни, человек оказался на новой ступеньке, высшей или низшей — трудно сказать. Пока не пришел сон, человек этот, возможно, уже видит себя в мечтах торпарем. И на той ступеньке подобные мечты еще могут быть крайне соблазнительны.
Юхины домогательства пришлись весьма кстати служанке Рине, и это было очень важно. Такие приятно гармонические случайности нет-нет да и бывают в жизни. Рина была совсем одинока и к тому же имела основания полагать, что беременна от человека, выйти за которого она не могла и мечтать. Правда, бывают случаи, когда сын богатого крестьянина женится на служанке, но Рина понимала, что она-то не из тех служанок, которых берут в дом хозяйками. Об этом не могло быть и речи. Что касается Юхи, то она до последнего момента не испытывала к нему ровно никаких чувств, а следовательно, и той антипатии, которая, как говорится, зачастую делает из женщины мученицу. Рина продолжала ходить на гулянки, но отныне была верна Юхе. В ней появилось что-то неуловимо дерзкое, словно она хотела пресечь всякие попытки ухаживания со стороны других мужчин.
После случившегося женитьба стала для Юхи решенным делом. Этим теперь определялась внутренняя, а отчасти и внешняя сторона его жизни. Сладостное нетерпение овладевало его мыслями, когда он принимался рисовать в мечтах свое будущее. Он каждый вечер ходил к Рине за печь, но теперь это было для него лишь чем-то второстепенным, чем не следовало пренебрегать наряду с другим, более важным. Рина стала для него женщиной, с которой он должен был связать свою жизнь. Он не знал, ни кто ее родные, ни откуда она родом (только на следующее лето, когда они уже поженились, к ним явилась какая-то похожая на ворону старуха, которая, насколько понял Юха, приходилась Рине матерью) — и даже о женитьбе они не говорили, когда лежали вместе в постели. Да и стоило ли об этом говорить? Юха был каким-то рассеянным, Рина — равнодушна, так все и шло без особых волнений. Работал Юха добросовестнее обычного. Хозяин, имевший хороший нюх, скоро обо всем прознал, но он отлично разбирался в людях, был даже судебным заседателем и потому нисколько не беспокоился. Все же он как-то заговорил об этом с Юхой, а коль скоро разговор был начат, его следовало довести до конца. Хозяин выяснил, какими деньгами располагает Юха, каковы его планы. Юха хотел бы стать его торпарем. Хозяин спокойно смотрел куда-то в сторону, как бы раздумывая. В действительности же он не раздумывал ни минуты. Юха и Рина собираются пожениться? И у них может выйти что-нибудь путное в смысле семейной жизни? Какая наивная претензия! В нем говорила благожелательность, жалость и легкое презрение, но всякое вмешательство претило ему. Он не ответил Юхе ничего определенного насчет торпа, зато проявил большое сочувствие и интерес к самой женитьбе. Юха получил столько отечески твердых словесных поощрений, что после разговора не только не приуныл, но даже воспрял духом. Старый хозяин Пирьолы на всю жизнь остался в благодарной памяти Юхи, и даже впоследствии, когда Пирьола совсем состарился, Юха не раз приходил к нему в трудный час, и тот неизменно встречал его со столь непомерной благожелательностью, что зачастую Юха даже забывал рассказать, зачем явился. Все то время, что Юха работал на Пирьоле, его жизнь круто шла вверх — вплоть до самой свадьбы, расходы по которой хозяин взял на себя.
Первой о женитьбе заговорила Рина; в угрюмо-фамильярном тоне, словно между прочим, она сообщила, как обстоят у нее дела. И хотя в этом не было ничего неожиданного — этого следовало ожидать, — Юху прошиб холодный пот. Теперешний Юха смотрел на вещи совсем иначе, чем в ту пору, когда был лесорубом. Мысль громоздила возможное на невозможное. Женитьба представилась совсем в другом свете. Теперь только она стала чем-то неотвратимым, должна была свершиться в определенный срок. Где жить?.. Снимать угол? Эта мысль ужасала. Если даже хозяин отведет участок под торп, все равно он не сможет так скоро поставить там мало-мальски сносную лачугу. С его деньгами об этом нечего и думать, а срубить избу сам он не сумеет. Юха кряхтел и ворочался с боку на бок в постели Рины, а та знай себе полеживала, словно забавляясь его смятением.
Работал Юха день ото дня усерднее, как бы пытаясь поддержать таким образом свою надежду получить торп, хотя с течением времени это становилось все менее вероятным. У Рины уже ясно обозначился живот, и это вызывало в нем странно неприятные чувства. Ему казалось, будто на него надвигается что-то чуждое, к чему он не имеет никакого отношения, но что само собою навязывается ему. У Юхи никогда не возникало ни малейших сомнений относительно своего отцовства; слушок, ходивший среди баб на селе, так и остался слушком и заглох вскоре после того, как они с Риной устроились торпарями. Однако первый ребенок всегда был для Юхи каким-то непонятно чужим, и Рина постоянно дулась за это на мужа, хотя он ничем не выдавал своих чувств.
Итак, они все же стали торпарями, но не от Пирьолы, а от Юрьоли. В самый последний момент, уже после церковного оглашения, хозяин дал окончательный ответ: подходящей земли для торпа у него нет — «да тебе сейчас и не поставить новой избы. Но ты поди-ка поговори со стариком Юрьоля, его Кряпсяля как раз пустует. Дом там большой, земля добрая — было бы кому обрабатывать. Службы тоже в исправности. Я думаю, он тебе не откажет».
Говоря так, Пирьола не просто утешал Юху: он уже заранее все устроил тайком от него.
И вот в один воскресный день Юха сидел в хозяйской на Юрьоле; прошло уже несколько часов, как он пришел. Старый Юрьоля шамкал что-то свое, хозяйски значительное, покашливал и время от времени подходил к полке с табаком, чтобы набить трубку. Юхе он трубки не предложил. Юха сидел весь красный и тер вспотевшие от волнения ладони. Какая-никакая, сделка все-таки состоялась. Поскольку Юха не мог сразу же обеспечить обработку всей земли на торпе, заключать контракт было нельзя. «Но во всяком случае пока я жив, можешь оставаться там, если только будешь честно жить и работать», — сказал Юрьоля. По предварительному уговору, Юха должен был отрабатывать один день в неделю на собственных харчах.