Праведный грех
Шрифт:
Это Головина позабавило, вызвало приступ смеха и восторга. Он наблюдал за Анной, стремясь понять ее реакцию на происходящее.
– Отдайте портрет! Я вас ненавижу! – заявила девушка и слезы ручьями текли по ее щекам.
– Федор, будет вам, устраивать сцены, – наконец не выдержала женщина. – Отдай ей портрет отца, не мучай ребенка.
– Мг, отца? Этого коротышку, сморчка, – ухмыльнулся он и съязвил. – И не стыдно, не противно тебе было под него ложиться?
– Федь, что ты при Светке такое мелешь, постыдился бы ребенка. Ей еще рано об этом знать, молоко на губах не обсохло.
– Обсохло, обсохло, – возразил он. – Деваха в самом соку, вполне созрела. А вот с отцом карликом ей не повезло…
– Не всем же суждено родиться богатырями, – посетовала Вальчук и заметила. – Бывает так, что у человека много мяса, туша и голова большие, а мозгов нет.
– Ты мне еще поговорили, бабью дурь быстро вышибу, – прошипел сожитель.
– Ой, Федечка, прости, извини, само вылетело, – покаялась женщина. – Недаром же говорят, что язык – мой враг.
– Поэтому держи его за зубами, пока они целы, – велел Головин. – Запомни, мужчина в семье – голова!
– А женщина—шея, – тихо добавила она.
– На моей шее сидеть и ею управлять не надейся, сброшу, как дикий жеребец. Подкаблучником никогда не был и не буду, – и с вожделением уставился на падчерицу, – Хорош ребенок, настоящая невеста. Горячая антилопа, с характером. Эх, Светка – конфетка, забирай своего папашку – алкашку и мелкую букашку. Спрячь портрет подальше, чтобы он мне больше никогда на глаза не попадался. В следующий раз вдребезги разобью! Мало он, злодей, вашей кровушки попил. А ты его жалеешь и прощаешь.
– А ваше какое …– так и вертелось у Светки на языке слово «собачье», но она не отважилась его озвучить и сказала, – …дело. Нашелся «отважный» защитник …
– Это теперь, Светочка-деточка, наше общее дело. Мы – одна семья и поэтому должны жить душа в душу, с открытым и добрым сердцем. Вот так! – назидательно произнес отчим. – Вас же учат в школе, что семья – это ячейка общества. Вот и будем жить, не тужить в этой ячейке, как пчелы в сотах и майский мед ложками черпать. Ты ведь любишь сладости? Все в твоем возрасте любят полакомиться. А запретный плод всегда соблазнительнее и слаще.
– Рано ей еще о гульках и запретных плодах думать, – подала усталый и недовольный голос мать.– Перестань дуться на Федора. Он готов заменить тебе отца. Что он тебе плохого сделал?
– Хорошего тоже не видно, – огрызнулась Ермакова.
– Вот, упертая, характером в Степана уродилась и лишь красотою в меня, – посетовала Анна,
– Живите сами в своей ячейке, а я буду в своей комнате, – твердо заявила девушка, бережно прижимая к груди портрет. Резко развернулась и исчезла за дверью.
– Ты на нее, Федя, не серчай, – горестно вздохнула Вальчук. – Ей в семье не хватало отцовской ласки и строгости, вот и выросла такая строптивая и капризная, с характером отца, себе на уме.
– Ничего, слюбится, стерпится, – снисходительно ответил Головин и указал Анне взглядом на кровать. – Давно пора баюшки-баю. У меня кровь от страсти закипает…
Эта семейная сцена во всех деталях предстала перед женщиной. Лишь гудок локомотива, приближающегося к очередной станции, прервал ее размышления. За вагонным стеклом в отдалении от железнодорожного пути золотыми россыпями светились огни поселков.
6. Отчим и девственица
Два дня и две ночи после отъезда Анны Васильевны прошли спокойно. Головин допоздна работал на тракторе в поле, вспахивал почву под сев озимых. Возвращался утомленный, быстро съедал приготовленный Светкой ужин, доил корову Майку и ложился спать. Как-то похвалил Светлану за вкусный гороховый суп:
– Из тебя может вырасти заботливая жена.
– Спасибо за комплимент, – улыбнулась девушка, румянец запылал на щеках. Она стыдливо опустила длинные пушистые ресницы, спрятав по-кошачьи зеленые глаза. Две ночи она ночевала у подруги Аси Фрумкиной, а на сей раз решила остаться. Неудобно было стеснять людей, когда в двухстах метрах родной дом.
– Спокойной ночи, – пожелала она отчиму и удалилась в свою комнату. Долго не могла заснуть. Затаилась тишина, лишь за окном шумел ветер. Изредка при его сильных порывах стучала в стекло веткой яблоня, словно напрашиваясь в гости.
Светлана вспомнила прежние бессонные ночи. Изгнанная из постели матери, она нередко просыпалась за полночь. Чуткое ухо улавливало все, что происходило за тонкой в один кирпич перегородкой в соседней спальне. Девушка слышала тихие стоны матери и учащенное дыхание отчима, скрип пружин большой панцирной кровати. Потом все стихало, а через час – полтора начиналось снова, и продолжалось до утра.
Светлана долго лежала с открытыми глазами, глядя в белеющий низкий потолок. Чувствовала себя одинокой, всеми забытой и лишней в этом, некогда родном доме. Как хорошо и уютно было до появления Федора.
Ей хотелось зареветь от обиды и жалости к себе. Она злилась на мать. «У нее есть Федор, а у меня никого. Отец далеко от дома и не может утешить», – внушала себе девушка с завидной настойчивостью.
Когда-то к отношениям между матерью и отцом она была равнодушна. Но после появления в их доме Головина в ней пробудился характер, ревнивый и обидчивый. Сама она еще слабо осознавала, что уходящие детство и отрочество уступали место зрелости, ранимой и целомудренной. В этом пятнадцати – шестнадцатилетнем возрасте мальчишки, как подсолнухи вытягиваются вверх, а нескладные длинноногие девчонки превращаются в Золушек. Девушек, созревающих быстрее своих ребят-ровесников, сильнее влечет таинство интима, первое чувство любви.
Однажды подруга Ася, когда они учились еще в седьмом классе, показала ей иллюстрированный журнал «Азбука любви», привезенный отцом из Югославии. Они тайком рассматривали разные позы соития обнаженных мужских и женских тел и стыдливо млели при мысли, что и им суждено испытать это неудержимо влекущее тайной чувство любви. Картины, увиденные в журнале, сохранились в памяти Светланы. Ее разбирало любопытство, она ничего не могла с собой поделать.
Анна Васильевна, удрученная заботами, никогда не делилась с дочерью женскими тайнами, считая ее маленькой. Мол, придет время и все познает сама. Лишь иногда, когда Светлана поздно возвращалась с танцев, предостерегала ее от близкого общения со старшими ребятами. «А могла бы я оказаться на месте матери с Федором?» – подумала она и ужаснулась этой мысли. Попыталась отвлечься, но она неумолимо влекла ее.