Правила абордажа (Время теней)
Шрифт:
– Было.
– Ты там работал.
– Да.
– Я тебе завидую. Я сам раньше занимался спортивной хроникой. Только в последние годы перешел в стрингеры. Острых ощущений захотелось.
Тарханов кивнул.
– Хорошо. Вот я тебе и предлагаю сейчас пережить острые ощущения. Больше ты нигде не сможешь такое увидеть. Препарат называется скополамин. В детективных романах его еще зовут «сывороткой правды». Он не запрещен к применению международными конвенциями только потому, что руки до такого не дошли.
– Я слышал про него. Но мне кажется, что скополамин приравнивается к пыткам. Я где-то читал про это.
–
– Ты меня уговорил, – Серж махнул рукой. – Действуй сам. Я буду только присутствовать.
Тарханов шагнул ближе к машине. Крикнул:
– Иван, выводи первого!
– Которого лучше?
– Болтуна. Пусть поболтает.
Открылась задняя дверца, Иван долго колдовал, распутывая узлы на галстуке, которым связал между собой ноги двум пленным.
Наконец узел поддался. Иван вытащил пленного, поставил на одну ногу, придержал за плечо и дернул за ремень на спине. Освободилась вторая нога. Американец сердито и усердно задергал плечами, напрягая великолепные бугры мышц, но руки оставались прочно связанными, а кожа ремня достаточно крепкой. На всякий случай капитан резко дернул связанные руки вверх, словно на дыбу американца поднял.
– Не суетись, а то опять на одной ноге прыгать придется. Понял?
Тот промолчал, но попытки высвободиться оставил. Иван подтолкнул его в сторону Тарханова. Американец двинулся, земетно прихрамывая. Видимо, застоявшаяся кровь начала бегать интенсивно, причиняя боль.
– Как, мой друг, будем разговаривать откровенно?
Тарханов был спокойно-деловит, как конторский служащий, принимающий посетителя.
– Пошел ты в задницу...
– Видимо, не случайно во всех дешевых американских фильмах – а их девять из десяти дешевые – слово «задница» самое популярное. Народный лексикон континента. Посади его сюда, под дерево, – скомандовал Артем, доставая тем временем из внутреннего кармана куртки пластмассовую коробочку, напоминающую портсигар. – Лучше на бок. И придави покрепче коленом, чтобы не трепыхался.
Из пластмассовой коробочки появились одноразовый шприц и ампула с буроватой жидкостью. При чистом свете луны инструменты в руках подполковника играли серебристым отблеском. Он умело обломал у ампулы конец и выбрал оттуда полную дозу. Американец, похоже, с детства боялся уколов, резким движением он попытался вскочить и вырваться. Но бугристые мышцы не помогли. Иван, не выпустивший из рук ременную «уздечку», сделал парню классическую подсечку, снова поднял на «дыбу» – заломил вверх руки и свалил на бок. Артем стравил из иглы воздух и склонился над американцем.
– Хорошо напрягался, молодец. Все сосуды даже ночью видны.
Он спокойно и умело, словно всю жизнь проработал медбратом, вогнал иглу в вену на локтевом суставе. Понимая, что если будет при этом мешать и дергаться, то может сломать иглу, американец затих, только до синевы напряг бычью шею и ожесточенно косил взглядом на противников. Он понимал, на что направлены их действия, и чувствовал свое бессилие, свою невозможность сопротивляться.
– Вот и все. Посиди пару минут спокойно, чтобы голова не кружилась.
– Ничего от меня не услышите, – сказал американец.
– Как тебя зовут? – спросил Артем.
– Сержант Кроули.
– Вот и услышали. Это уже начало. Ты не сомневайся, бить мы тебя не будем. Будем сидеть и разговаривать. И ты тоже будешь говорить. Тебе сейчас очень захочется говорить.
Голос подполковника звучал убеждающе, он не грозил, не ерничал, не ехидничал – он давал установку, словно гипнотизировал. Каждое слово размеренно-спокойное и уверенное, требовательное. Когда слышишь такую речь, то не возникает и тени сомнения в том, что говорящий абсолютно прав.
– Мы будем говорить спокойно и без враждебности. Очень спокойно и совсем без враждебности. Ты же не всегда был грубияном. Скажи, не всегда? Когда-то ты был вообще пай-мальчиком.
– Нет. Я никогда не был грубияном. Я груб только с врагами.
– А мы тебе не враги.
Артем сам сначала удивился. Скополамину рано еще начать действовать. Да и действие его дает совсем другой эффект. Что-то здесь было не так, как полагалось. Но потом сообразил – американец подумал, что ему ввели какой-то препарат, расслабляющий волю. Подумал, услышав повелительные нотки в голосе Тарханова, что его будут сейчас гипнотизировать. Интеллект у парня, в отличие от мышц, слабоват. Он не знает, что загипнотизировать против воли нельзя. А он сам настроился на то, что его загипнотизируют.
– Ты любишь свою Америку?
– Конечно. Америка – самая лучшая страна.
– А как ты думаешь, много бы принесло Америке славы убийство журналиста?
Парень задумался и не ответил.
– Что вы должны были сделать с французским журналистом?
– Это военная тайна. Нас предупредили, что мы должны держать язык за зубами.
Парень усердно сопротивлялся гипнозу. Гипнозу, а не скополамину. Он, должно быть, и не знает, что такое скополамин. Пусть сопротивляется. Так и должно быть. Даже в состоянии гипнотического транса очень трудно заставить человека делать то, что противоречит его принципам и убеждениям. Гуманный человек под гипнозом никогда не сможет совершить убийство. Патриот под гипнозом никогда не сможет стать предателем. Но все зависит от того, как задавать вопрос. Можно американцу внушить, что он, предположим, француз, что он работал французским разведчиком в американской армии и что сейчас, вернувшись к своим, он делает доклад. И проблема будет решена. Но усилия становились напрасными. Артем видел, как меняется выражение глаз американца, легкая туманная дымка, свойственная гипнотическому трансу, уходит, а на ее месте возникает чуть ли не веселость, бесшабашность. Действие препарата начинается. Минут на десять. За это время следует успеть хорошенько расспросить.
За спиной, в машине, послышался стук. Артем кивнул Ивану – последи за вторым. Капитан ушел, и вскоре послышался короткий звучный удар и мягкий стук падающего на землю тела.
– Лежать, – спокойно и властно, как собаке приказывал, распорядился капитан. – Куда ж ты на одной-то ноге скакать собрался... Отдохни здесь. Когда замерзнешь, скажешь.
Там все в порядке, понял Артем и снова склонился над первым американцем. Подошел ближе и француз.
– Как тебя зовут?
– Я уже сказал.