Правила Барби
Шрифт:
Он в очередной раз обернул вокруг меня руки, сжимая иначе, крепко, но осторожно, касаясь моего живота и талии, и я растеряла все остатки контроля. Я набросилась на него, принимаясь колотить его с такой силой, что легко могла сломать свои пальцы. Ему нельзя трогать меня, только Джефри касался меня так. Как Мейсон смеет делать это?
Из моей груди вырывались глухие рыдания, я слышала лишь надрывный стук своего сердца и сирены пожарных.
Мейсон сковал мои руки и крепко прижал меня к своей груди. Я вжалась носом в его испорченную рубашку и взвыла от боли. Его запах…
Кажется,
Я не могла поверить, в каждом прикосновении я чувствовала…
– Хватит, малышка, это я, – прошептал до боли знакомый голос. Я дернулась, по позвоночнику пробежал холодок.
Свихнулась.
Точно сошла с ума. Иначе почему я слышу его голос.
Я вскинула голову, встречаясь взглядом с любимыми изумрудными глазами и обомлела. Его лицо было испачкано чем-то черным, но он был жив, улыбался мне, будто ничего не произошло.
Я коснулась кончиками пальцев его лица, удостоверяясь, что мой разум все еще при мне.
– Ты настоящий, – пискнула я, обмякая в его руках. – Я думала, ты умер. Конюшня обрушилась… Я видела все собственными глазами. – Сомневаюсь, что он понимал, что я говорю, ведь после каждого слова я громко икала, а затем снова всхлипывала. Мы сидели на земле, он прижимал меня к себе ни на секунду не переставая осыпать мою голову поцелуями.
Сирены гудели, свет от маячков пожарных машин слепил глаза. Я слышала голоса друзей: Отэм и Джоанны, слышала вопли Дорис, но ни я, ни Фостер не обращали на них внимания. Мы были лишь вдвоем в этом мире.
– Я выпустил Герцогиню и хотел убраться, но опорная балка рухнула, вход был перекрыт, огонь повсюду, – рассказывал он, убаюкивая меня, словно ребенка. – Пробирался сквозь огонь, выпрыгнул в окно за секунду до того как крыша обрушилась.
Я вытерла слезы со щек и окинула взглядом моего Фостера. Его рубашка была порвана, ткань испачкана, а в некоторых местах и вовсе прожжена. Я отодвинула ткань в сторону и заметила на его плече ожоги и волдыри.
– Тебе срочно нужно в больницу.
– Как и тебе, – тихо сказал он, запутываясь пальцами в моих волосах и кивая на мои ладони. – Наш медовый месяц начнется с палаты неотложки, – усмехнулся он, за что получил от меня толчок в грудь.
– Это не смешно.
– Ты права, прости. – Я погладила гладковыбритый подбородок и несдержанно поцеловала Джефри, чувствуя на губах вкус пепла, своих слез и его языка. Это была лучшая комбинация, ведь она означала, что Фостер жив.
– У тебя волосы немного подгорели.
– Да плевать мне на волосы.
– Барбаре Амелии Эванс никогда не плевать на волосы, – ухмыльнулся он, помогая мне встать.
– Я Барбара Амелия Фостер, а Барбара Амелия Фостер не такая мелочная как Барбара Амелия Эванс.
– Ты ведь не захотела брать мою фамилию.
Я обхватила ладонями его лицо.
– Я возьму, обещаю, только если ты не будешь больше умирать.
– Обещаю, миссис Фостер.
***
Здравствуй, дочка,
Знаю, ты злишься на меня, даже когда читаешь это письмо, твой лоб нахмурен, а глаза практически не моргают, прожигая взглядом бумагу. Так ты всегда делала, когда была ребенком. Но я могу смириться с этим.
Моя смерть не была внезапной, я знал, что сердце рано или поздно остановится, в такие моменты начинаешь думать и беспокоиться только об одном – важнейшем в жизни. Знаю, о чем ты думаешь. Считаешь, что я беспокоился о компании. Так вот, это не так. Мой самый большой страх – это оставить свою единственную дочь ни с чем. Я знаю, как обстоят дела с твоим фондом, в лучшем случае денег тебе хватит на месяц, и когда они кончатся, ты вернешься. В тебе мое упрямство и безрассудная гордость, ты не станешь просить помощи ни у кого, кроме семьи. А твоя единственная семья это я.
У нас с Фостером был уговор, и если я не ошибся в нем, ты уже знаешь все детали. Жизнь – жестокая штука, я должен был научить тебя стольким вещам, но не смог. Я провалил единственную важную задачу в своей жизни – не смог стать хорошим отцом. И теперь тебе придется самой учиться жить. Джефри тот мужчина, который поможет тебе абсолютно бескорыстно.
Я составил завещание, которое тебе не понравится, ты будешь ненавидеть меня, но не останешься одна, без цента в кармане. Он не допустит этого, потому что любит тебя так, как не сможет любить ни один другой мужчина. Он обо всем позаботится.
Я люблю тебя, детка, и горжусь тобой,
Твой папа.
Я вытерла слезы тыльной стороной ладони и опустила зажатое в руках письмо. Отец попросил Гаррета передать его мне после свадьбы, будто заранее знал, что свадьба состоится.
А как иначе? Он даже не предполагал, что я откажусь от наследства.
Я перечитывала его уже в десятый раз за прошедшие дни. Эти строчки звучали в моей голове его голосом. Я чувствовала запах его выглаженной рубашки и сигар, запах кожи и дерева в его кабинете и запах книг. От этого письма веяло жизнью, а не смертью.
Я оглядела то, что когда-то было моей конюшней. Четвертый день разбирали завалы, Джефри позаботился об этом. Лошадей отловили еще ночью после пожара и на время поместили в частный конный центр, пока мы оба сидели в приемном отделении «Солт-Лейк Дженерал», он и об этом позаботился.
– Есть хоть что-то, о чем ты не в состоянии позаботиться? – спросила я, чувствуя, как его руки оборачиваются вокруг моей талии, а крепкая грудь прижимается к моей спине.
– Глобальное потепление.
Я невесело усмехнулась.
– Ну вот, а папа говорит, что ты обо всем позаботишься.
Низкий бархатный смех, раздавшийся за моей спиной, спровоцировал появление на моей коже мурашек. Джефри развернул меня к себе и накрыл мои губы своими, целуя мягко и лениво, но с полной уверенностью, что я принадлежу ему, а он принадлежит мне.
– Уже завтра тысячи вентиляторов будут обдувать ледники, – заверил меня Фостер. Я провокационно вскинула бровь.
– Но где ты возьмешь тысячи розеток?
Кажется, жизнь стала налаживаться.