Правила Барби

Аллен Селина

– Нет, это называется «поностальгировать», – фыркнула она, сжимая пухлые губы от обиды. Я не смог удержаться и невесомо коснулся пальцами ее румяной щеки.

– Злишься? – Она дернула головой и отстранилась от меня.

– Ты не стоишь этого.

Пожалуй, я солгу, если буду уверять, что ее слова не отозвались во мне неприятным покалыванием. Но прошла секунда, и я забыл, что она сказала. Все, ниже моего живота потяжелело, кислорода катастрофически не хватало, и мне пришлось потереть грудь, чтобы заставить легкие снова

работать.

– Ты прекрасно выглядишь, – неестественно низким голосом заметил я. Мой мозг отказал, и я позабыл зажимать эту трещину на стене, призванной заслонять меня от влияния Барбары Эванс.

– Не прекрасно, но сносно. Платье из новой коллекции, но дизайнер средний. Недорогое, – пожала плечами она.

– Почему? Ты могла позволить себе любое платье с моей картой.

Барбара взглянула на меня.

– Решила сэкономить. Меня немного гложет то, что я отправила большую сумму мошенникам, только чтобы позлить тебя. Это было безумно глупо, не знаю, чем я думала. Именно поэтому я взяла самое бюджетное платье.

– Это платье куда лучше того, в котором ты была на бале дебютанток, – решил пошутить я, чтобы не видеть эту хмурость на ее лице.

Барбара скривила губы, но затем скромно улыбнулась.

– Кики так старалась выслужиться перед отцом, поэтому посоветовала ему подарить мне то ужасное платье. Я была похожа на пережаренный зефир, представляешь?

О, да. Я представлял. Как сейчас помню тот вечер: я стоял в тени за большой мраморной колонной и наблюдал за тем, как она танцует с богатыми и привилегированными щеглами. Каждого из них мне хотелось стереть до фракции морского песка. То, как они смотрели на нее, как пытались схватить… Ей было всего пятнадцать лет, но она уже обрела те самые формы, которые вызывали в головах пубертатных подростков вовсе не безобидные мысли. А может я злился, потому что такие же мысли были в моей голове? Да вот только в отличие от тех парней мне было не пятнадцать.

Весь вечер рядом со мной терся Мейсон, все не решаясь, наконец, отыскать свои яйца, подойти к ней и сказать, что он хочет не только дружить. Они были одногодками и его внимание было нормальным, а вот внимание девятнадцатилетнего ублюдка Фостера – нет.

– Сейчас ты не похожа на пережаренный зефир. Почему тогда стоишь в темном углу, вместо того, чтобы блистать в центре зала?

– Я не в настроении.

– Барбара Эванс всегда в настроении для светского приема. Ты обожаешь купаться во внимании других людей.

– Не сегодня и не при таких обстоятельствах. Я больше не часть этого общества, не придворная дама, я скорее должна стоять по другую сторону и разносить напитки, – призналась она.

Барбара переминалась с ноги на ногу, ее неуверенность была осязаема, по крайней мере для меня, ведь мне достаточно было одного лишь ее короткого вздоха, чтобы понять ее настроение. И сейчас она была расстроена, ведь в собственном представлении не соответствовала всем этим людям. И как по мне, жестко ошибалась на этот счет.

По залу заструилась живая, ритмичная музыка. Наконец-то музыканты перестали кого-то хоронить и решили задать настроения вечеру. Барбара осматривалась, принципиально не задерживая свой взгляд на мне. И как же мне не нравилось это. Ее глаза слишком красивы, чтобы растрачивать эту красоту на тех, кто не сможет оценить ее по достоинству.

Нет, Фостер, остановить.

Черт!

Ты снова позволяешь этому влиять на тебя. Ты снова рискуешь остаться с осколками в руках вместо живого сердца.

Я боролся с собой ровно секунду и проиграл.

Она не будет стоять весь вечер в тени и оглядываться как загнанная в угол мышь, я не позволю ей чувствовать себя здесь лишней, потому что она мать вашу достойна всего самого лучшего. И, пожалуй, я позволю остальным пялиться на нее, но только если рядом с ней буду я.

Даже не спросив ее разрешения, я обвил тонкую талию рукой и повел ее в центр зала. Она наконец взглянула на меня, и в глазах ее показался страх.

– Что ты делаешь?

Я понятия не имел, что делаю, но продолжал делать.

Мы привлекали внимание, каждый считал своим долгом обсмотреть нас, а в частности ее, ведь меня они знали, а Барбара была для них новым человеком. Многие не могли увидеть в ней круглощекого подростка – дочь Оливера Эванса, потому что, во-первых, у многих людей в этом зале объем памяти был меньше, чем у самой дешевой флешки, а во-вторых, она изменилась и выглядела иначе. Барбара больше не была подростком, она была прекрасной молодой женщиной.

– Не хочу смотреть на то, как ты топчешься на месте весь вечер, – сказал я, останавливаясь в центре зала под самой большой люстрой и располагая Барби перед собой. Одна моя рука сжала ее запястье, а вторая собственнически легла на ее поясницу. Я притянул одеревеневшее тело к себе, Эванс столкнулась с моей грудью.

– Отпусти, это выглядит смешно, – зашептала она, растерянно хмуря брови.

– Кто угодно сегодня выглядит смешно, но точно не ты, Эванс.

Мелодия ускорилась, вступила скрипка, и я повел Барбару в танце. Она пыталась вырвать свою ладонь из моей руки, но я не позволял ей, крепко держал ее, чтобы она не убежала от меня.

Снова.

Эванс не хотела этого, вокруг нас собирались люди, кто-то выходил и начинал танцевать, остальные же смотрели на нас, как на древние экспонаты в музее, не в силах побороть свое любопытство. И хотя Барбара была полностью ошеломлена моей выходкой, она не сбивалась с шагу. Но разве стоило удивляться? В отличие от меня в детстве она посещала занятия по этикету и прочей ерунде, и это оставило на ней свой отпечаток. Гордо вскинутый подбородок, прямая спина, осанка, все эти маленькие детали выдавали в ней породу.