Правила игры
Шрифт:
– Слушай, это что, все из Юго-Западной?
– Ага, – кивнул Трепач. – Оттуда. А еще больше, говорят, бродит по башне.
– Бродит… – проворчал Мабор. – К нам тоже нескольких подселили.
«Счастливчик» посмурнел:
– На мою полку?
– Ха! Кому она нужна, твоя полка?! Ждет-дожидается единственного, кто согласится на ней спать.
– А что ребята? – с плохо скрытой тоской спросил Трепач.
– Прости, ты не мог бы помочь? – вмешался в их разговор… э-э-э… ну да, Кэйос. Паренек, который находится под протекцией «самого Кэна».
– В
– Там… нужно помочь перенести. – Пацан не отвел взгляда и держался молодцом. Хотя, по всем правилам, ему следовало бы стушеваться и свалить подальше. – Умер человек. Все остальные заняты, а я сам не смогу дотащить.
– Ладно, – согласился Бешеный. – Подожди тут, я сейчас вернусь, – бросил он Трепачу. И отправился вслед за пацаном.
Мертвяк лежал в компании нескольких живых людей, внешне ничем от них не отличаясь. Все были одинаково бледны; глаза трех – закрыты, один бредил. Он ухватил Мабора за руку и все шептал что-то сорванным от долгого крика голосом; что – не разобрать. Бешеный осторожно высвободился и взял мертвяка под мышки. Кэйос с противоположной стороны приподнял ноги, и они поволокли труп из лазарета в морг.
Морг располагался двумя этажами выше, в комнате, примыкающей ко внешней стене башни. Дважды в сутки тела предавались огню, чтобы исключить возможность распространения всякой заразы. Бешеный с пацаном уложили труп рядом с другими и отправились обратно в лазарет.
– Ты что же, – спросил «счастливчик», пока они спускались, – решил переучиться в лекаря? Пацан покачал головой:
– Не-а, просто здесь нужны были помощники. Я, конечно, понимаю, что намного почетнее воевать, но Кэн попросил. Да и пользы сейчас от меня здесь побольше. Все равно схваток пока не будет, а стреляю я плохо. Мало тренировался.
– Ага, а врачевать можно без тренировок – так, что ли
– Так я же не врачую, – возразил Кэйос. – Помогаю, чем могу. То да се принести, больного помыть, трупы вон… Только трупы в одиночку носить не получается – тяжело.
– Ясное дело! – хмыкнул Бешеный. – Ты, слышь, за Трепачом-то присматривай, лады? Наш человек. Паренек не понял:
– Кто такой Трепач?
– Пойдем, покажу.
Он подвел Кэйоса к койке «счастливчика»:
– Слышь, Трепач, я тут тебе вроде как персонального лекаря раздобыл. По знакомству… Эй, Трепач, ты что же, уснул, а?.. Трепач, хорош прикидываться! Тут человек тебя ждет, познакомиться…
Паренек проворно потянулся к шее больного, приложил пальцы; подождал.
– Все.
– Что значит все? – осторожно спросил Мабор, хотя уже понял, что произошло.
– Он умер, – объяснил Кэйос. – Помоги отнести, пожалуйста. А то мне одному…
– Знаю, – отмахнулся Бешеный. – Знаю…
Он присел на краешек койки и посмотрел на лицо Трепача-вытянувшееся, бледное. Прости, что без почета, старина. Передавай привет Ув-Дайгрэйсу, когда свидишься.
– Ну, понесли, что ли?
Мабор перехватил тело так, чтобы не задеть Трепачеву рану, словно боялся, что тем самым
/смещение – солнечные круги расходятся от упавшего в центр камешка тьмы/
Было очень больно. Воняло овцами.
Он пошевелился, только сейчас догадавшись, что он – Обхад. Тысячник ашэдгунского войска.
Не выполнивший возложенной на него важнейшей миссии.
Сколько прошло времени? Час? Сутки? Неделя? Может быть, люди уже умирают, исключительно по его вине.
Во рту скопилась горечь. Обхад, морщась, сглотнул и попытался подняться.
Он лежал в шатре. В жаровне горел огонь, снаружи не доносилось ни звука. Тысячник сел, пошатываясь и глядя по сторонам. Некоторое время он искал глазами свою дорожную сумку: там инструкции, там коды. Потом понял, что знает это все наизусть, учил ведь от нечего делать.
Значит, о сумке можно не беспокоиться. Надо – в путь.
Обхад встал на ноги и замер, привыкая к позабытым ощущениям. Упал. Снова поднялся.
Когда рухнул во второй раз, решил, что на такую ерунду попросту нет времени. Пополз.
– Далеко собрался? – спросили сверху. – Ты что же, хочешь себя угробить, человек Пресветлого? Он отрицательно помотал головой:
– Надо. Как давно я здесь лежу?
– Три дня.
– Сколько?! – захлебнулся тысячник. – Три дня?!
– Три дня, – подтвердил ятру. – Так что не торопись к своим Богам.
Его перевернули и уложили обратно. Обхад ругался и делал попытки вырваться, но они выглядели смешно, как у трехмесячного младенца.
– Не торопись, – повторил горец, седой и высохший, словно мертвый скорпион. – Тебе необходим покой.
– Отдохну в краю Ув-Дайгрэйса, – отмахнулся тысячник. – Мне нужно на Коронованный. Я же объяснял. – Он в муке возвел глаза к небесам… к полотнищу шатра над головой.
Горец был непреклонен:
– Покой. Все твои вещи в целости и сохранности, кони – тоже. Так что не волнуйся. На-ка, выпей.
Ему влили в горло горячую жидкость. Обхад попытался сделать вид, что пьет, а на самом деле придержал варево, чтобы потом выплюнуть: скорее всего, давали снотворное. Но ятру оказался наблюдательным. Он заставил-таки тысячника проглотить все до капли и лишь потом ушел.
К удивлению Обхада, спать ему не хотелось. То есть… хотелось, но не сильно. Можно было терпеть. Главное – не лежать без движений.
Но и переть напролом не имело смысла. Тысячник выждал. Нужно было убедиться, что горец ушел.
Наконец Обхад уверился в этом и опять пополз к выходу. На сей раз ятру не являлся.
Оказавшись рядом с опущенным клапаном шатра, тысячник замер и, затаив дыхание, вслушался в окружающие звуки. Поселок накрыла тишина, неестественно мягкая и безжизненная. Казалось, кроме Обхада и лечившего его горца, никого больше нет. Вообще. Даже и горца нет – пропал.
Сонно фыркнул в ночи конь. Ну что же, именно это и требуется: скакун. Потому что на своих двоих (вернее, четырех) тысячник далеко не уползет.