Правила одиночества
Шрифт:
Он повернулся, чтобы включить чайник и заметил, что машина стоит у соседнего дома. Номеров по-прежнему нельзя было разглядеть, но хорошо различимый триколор указывал на принадлежность автомобиля к власти. «Кажется, дело принимает серьезный оборот», — пробормотал Ислам и принялся заваривать чай, то и дело поглядывая в окно. Когда вода в чайнике приобрела рубиновый цвет, Ислам наполнил грушевидный стаканчик, поставил на подоконник и взял в руки телефон, намереваясь позвонить своей секретарше, — она жила неподалеку, но, услышав ее голос, тут же дал отбой. Ему показалось, что звякнул колокольчик дверного звонка. Громкость музыкальной коробочки была убрана до минимума. Он подошел к двери и прислушался. Трель прозвучала отчетливо. Ислам вышел в прихожую и взглянул в дверной глазок. Холл был пуст. Вернулся, вновь посмотрел в окно, затем, выполняя обещание, набрал номер Медины.
— Привет, это я, — сказал он, придав голосу жизнерадостность, — как поживаешь?
— Спасибо, хорошо, но не совсем — могла бы поживать еще лучше, — голос прозвучал несколько кокетливо.
— Почему, какие-нибудь проблемы?
— А ты разве не догадываешься?
В постановке вопроса таился ответ. Но Ислам не рискнул произнести его.
— Честно говоря — нет.
— Какой же ты недогадливый! Оттого, что тебя нет рядом, иначе я бы поживала еще лучше. А разве ты не испытываешь то же самое?
— Да, конечно, — неуверенно сказал Ислам, — он не ожидал от мусульманской девушки такой прыти.
— Как идет бизнес? — спросила Медина.
— Нормально.
— Когда ты приедешь?
— Я не могу сейчас сказать — много дел накопилось, разберусь и приеду.
— Хорошо, я буду ждать, — произнесла Медина.
Слова эти, конечно, были несколько преждевременны, но Ислам все равно почувствовал некоторое томление. Возможно, он все-таки отстал от жизни, и молодежь уже вся такая — движется напролом, никаких условностей, приличий. Надо съездить еще раз, провести с ней побольше времени. Положил трубку и отправился в ванную, сразу же забыв о состоявшемся разговоре.
Выстрел прозвучал, когда он закрывал дверь холла на лестничной площадке. Пистолет был с глушителем: тупой звук и фонтанчик штукатурной пыли. Его спасло то, что в момент выстрела открылась дверь лифта и из него раздался собачий лай. От неожиданности рука киллера дрогнула. Потом ошеломленный Ислам услышал звук шагов сбегающего по лестнице человека. Из лифта выглянула женщина, с трудом сдерживающая на поводке огромного ротвейлера, и, сказав: «Это не наш этаж», — поехала дальше. Ислам бросился к окну и увидел, как из подъезда выбежал мужчина, прыгнув в поджидавшую его «девятку», и машина умчалась на бешеной скорости. Номеров на ней не было. Ислам стряхнул с плеча известку и вызвал лифт.
Голубая вечеринка
Нодар встретил его в шелковой пижаме.
— Ты что, спать собрался? — спросил Ислам. — Я не вовремя?
— Ну что ты, друг, — радушно ответил Нодар, — ты всегда вовремя, просто так приятно ходить — легкая совсем. Заходи.
На заросшей волосами груди матово поблескивала тяжелая золотая цепь. Он провел Ислама в гостиную и усадил в черное кожаное кресло. Ислам поехал к Нодару, чтобы рассказать ему о покушении, посоветоваться. Не в милицию же идти! Но никак не мог решиться заговорить об этом. Его все время что-то останавливало. По телевизору диктор рассказывал о событиях в Грузии.
— Что там интересного? — спросил Ислам.
— Да Шеварднадзе, мать его, сам на себя покушения устраивает, старый лис, только машины портит. Когда уйдет? Уже всех достал! Выпьешь?
На журнальном столике стояла глиняная бутыль, тарелка сулугуни и хрустальный стакан. Ислам отказался.
— Чего так? Выпей! Хорошее вино, из Грузии.
— Я только вчера из Баку прилетел — в голове еще шумит, акклиматизация должна пройти.
— Да брось, твоей голове уже ничего не поможет, и хуже, чем есть, не будет, это возраст.
— Спасибо, друг, всегда найдешь, чем утешить. Нодар засмеялся хриплым прокуренным голосом:
— Мне можно, я старше тебя.
Нодару было около шестидесяти, но для своего возраста он был очень энергичен.
— Я, друг, на зоне двадцать лет оттянул, целыми днями на морозе, бригадиром был. Ребят выведешь, а сам смотришь. Хоть бы раз заболел! С утра чихнешь пару раз — и все. А сейчас форточку откроешь — через пять минут готов, простыл. Так что пить можешь смело: голова зашумит — будешь знать, от чего. Обидно, когда шумит у трезвого.
— Железная логика.
— Я тебе серьезно говорю. После сорока просыпаешься после этого дела — думаешь, что из-за вина плохо себя чувствуешь, а если трезвый просыпаешься и чувствуешь себя плохо — понимаешь: это уже возраст. Очень неприятно. Поэтому, чем позже ты начнешь это осознавать, тем лучше. Человеческая жизнь прекрасна иллюзиями — больше в ней ничего хорошего нет. Родился, прожил и умер. Зачем и кому это нужно? Так что, как говорил один поэт: «Перейди в мою веру, учись у меня, пей вино, но не пей эту горечь вселенной».
Нодар помолчал, затем спросил:
— Налить?
— Налей, — согласился Ислам.
— Ну вот, это другое дело, — улыбнулся Нодар, — я же не могу пить один.
— Ты пил один, пока я не пришел.
— У меня было безвыходное положение. А сейчас, когда ты здесь, не могу.
Нодар достал из серванта хрустальный стакан, наполнил его до половины и протянул. Ислам взял вино, с удовольствием вдохнул его пряный аромат и сделал глоток.
— Как называется?
— «Хванчкара».
— Хорошее вино, — похвалил Ислам. — А где жена?
— Не знаю, — зло сказал Нодар, — ходит где-то. Таблеток наглотается, дура, и с ума сходит.
— Что такое?
— Да с ума сошла — ревнует меня.
— К кому?
— Ко всем. Боюсь уже здороваться с женщинами: стоит кому-нибудь со мной заговорить, так она тут же беситься начинает. В прошлый раз, когда в Тбилиси поехали, в аэропорту такой скандал устроила — кошмар! На регистрации женщина мне улыбнулась, так с ней истерика началась — на весь зал стала кричать, представляешь? Потащил ее в медпункт, укол там сделали — успокоилась. «Дура, — говорю, — кого ты ревнуешь? Мне скоро семьдесят!» А ей все равно.