Правила перспективы
Шрифт:
Все равно как если бы кто-то расцарапывал свежую рану.
— Очень густые мазки, — сказал бригадефюрер, наконец убрав палец, будто проверял, нет ли на холсте пыли, и остался доволен. — Совсем как ребенок. Не будь он таким знаменитым, был бы никем. И знаменитым-то он стал только потому, что рехнулся — потому что все знали, что придурок.
Айхлер хмыкнул, словно восхитившись собственным умозаключением. Остальные заулыбались и двинулись в Длинный зал. Сабина сжала ладонь Бенделя, и его лицо смягчилось. Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы она не взяла его за руку.
Это было
Пустые белые стены стали немыми свидетелями ярости и тоски герра Хоффера. Он достал носовой платок и вытер пот со лба. Главное — не упасть в обморок. Не смотреть на зыбкую, дрожащую белизну, подхватившую его, точно течением.
Бригадефюрер, однако, кивнул с явным одобрением, завидев белоснежные пустоты. Затем поинтересовался, почему Музей не счел нужным заполнить их, например, прекрасными портретами простых членов Партии кисти Вольфганга Вилльриха.
— Знакомы с его работами? Вольфгангом Вилльрихом можно заполнить все пустые стены.
Он хлопнул по голой стене рукой в черной кожаной перчатке. Ну, разве что его кишки тут развесить, подумал герр Хоффер, придя в себя после упоминания Вилльриха.
— Да, бригадефюрер, я о нем слышал.
Герр Хоффер предпочел не говорить, что считает портреты Вилльриха бездарной мазней, пробормотав что-то насчет недостатка средств. Бригадефюрер помрачнел, посмотрел на часы, объявил, что очень жаль, но ему пора, и поинтересовался у герра Хоффера месторасположением туалета. Уходя, он задержался на лестничном пролете рядом с «Завоевателем» Вампера, медным, с рукой, вытянутой вперед, как у римского императора. По случаю приема фрау Блюмен специально начистила этого урода, так что теперь лицо герра Хоффера отразилось на его огромном бедре.
— Как будто проверяет, не пошел ли дождь, — сказал эсэсовец. Ему-то дозволено было говорить такое. Даже без улыбки.
Герр Хоффер на наживку не клюнул. Это вполне могло быть ловушкой. На языке вертелся анекдот еврейского юмориста, которого он видел сто лет назад в Берлине; тот вскидывал руку в гитлеровском салюте и говорил: "Вот как глубоко мы в дерьме увязли!" Но герр Хоффер ничего не сказал и с улыбкой последовал за эсэсовцем по лестнице.
Пока бригадефюрер Айхлер облегчался, штурмфюрер Бендель поздравил герра Хоффера с превосходной работой. Они были в кабинете одни; в приемном зале было слишком шумно: дельцы гоготали, их жены взвизгивали, а эхо разносило шум. Бендель, казалось, был пьян.
— Вы и вообразить себе не можете, какой это влиятельный человек, герр Хоффер. К нему сам вождь прислушивается. К тому же старый приятель Бормана. Оба из крестьян. Не удивлюсь, если они срут в раковину.
— Главное чтобы не начал всем рассказывать, какая тут прекрасная коллекция, — ответил герр Хоффер.
— Ну, «Заря» ему определенно понравилась.
— Ее пусть забирает.
— Надеюсь, вы оценили мою блистательную историческую справку?
— О Хираме Пауэрсе?
— Я собственными глазами видел в Вашингтоне эту киску. Эротическая мечта любого мальчишки.
— Это не доказано, — отозвался герр Хоффер, которого покоробила грубость Бенделя. — В гораздо большей степени Ротман подражал «Заре» Микеланджело в Сан-Лоренцо. Вот только у Микеланджело «Заря» пробуждается с печальным лицом, словно реальная жизнь хуже сна. Не мне ее винить.
Все-таки Бендель был пьян.
— Может быть, она просыпается от кошмара, — хмуро возразил он.
— Может, и мы когда-нибудь тоже проснемся, — сказал герр Хоффер.
Бендель фыркнул.
— Я не собираюсь сдаваться! — заявил он, взмахнув руками в перчатках. — И у Пауэрса, и у Ротмана скульптуры выполнены в белом мраморе, у них похожие прически, и у «Зари» цепочка на руке. У ротманновской «Зари». Вот вам и схожесть.
— Это браслет.
— Вы даже не слышали ничего про Пауэрса.
— Не уверен, что он того стоит, — вяло ответил герр Хоффер.
Одно из стекол в очках затуманилось, но ему было не до этого. Его вконец измучили сначала экскурсия, а теперь еще и Бендель, по привычке втягивавший его в словесную искусствоведческую дуэль. Телефонный шнур, тянувшийся прямо из центра потолка на стол, резал лицо Бенделя пополам.
— И что за беда, если он начнет рассказывать, какая тут прекрасная коллекция? — поинтересовался Бендель.
— Я просто надеюсь, — выбирая слова, заметил герр Хоффер, — что не привлек слишком много внимания к отдельным особенно прекрасным ее вещам. Кажется, это был ваш совет. Помнится, вы назвали это "тайной".
Бендель издал свой слишком громкий, слишком пронзительный смешок. За стеной стоял такой гвалт, что он не потрудился даже приглушить голос. Его глаза налились кровью.
— Этот человек — полнейший невежа, — заговорил он. С каждым словом презрение в его голосе становилось все отчетливее. — Украинец, кажется, с дедом немцем. Бабка наверняка была шлюхой. Знаете что-нибудь про украинцев? Хотите верьте, хотите нет, но они в большинстве своем дикари. Как и все славяне, впрочем. Немногим лучше русских, которых тоже не затронула эволюция. Девяносто девять процентов населения — тупые крестьяне. Ван Гог для него — неразрешимая загадка. У него такие связи только потому, что он богат. Что не мешает ему быть совершеннейшим чурбаном. И позером. Заставил целую толпу евреев встать на колени и стричь газон зубами — чудовищная пошлость. Пошлость — это так омерзительно.
— Какой ужас, — сказал герр Хоффер. — Если бы я только знал…
— Слышали, что он сказал о нашем Винсенте? О нашем удивительном неповторимом Винсенте? Он был придурком, правда?
Пародистом он был хорошим. Открылась дверь, и они обернулись. На пороге, слегка покачиваясь, стояла фрау Шенкель; ее прическа растрепалась, из нее выбилось несколько прядей.
— Бригадефюрер ждет вас в зале, господа, — сказала она. Только что реверанс не сделала. Тоже слишком много выпила. — По-моему, вечер прошел замечательно, — продолжала она, ухватившись за дверь. — Мой муж говорит, такое стоит устраивать каждую неделю в его выходной.