Правитель Пустоты. Карающий орден
Шрифт:
Профессор был достаточно умным человеком: огромная библиотека знаний, находившаяся в его голове, вызывала невольное уважение у Лантеи, хоть она и считала, что во всем остальном, кроме хранения информации, Ашарх был откровенно слабоват. Но теперь профессор ушел. И чужачка была уверена, что он не сможет выжить один. Хотя какое ей было до этого дело?
Девушка приоткрыла дверь денника и подперла ее. Животное, почувствовав запах свободы, негромко заржало и ударило передними копытами по земле, поднимая в воздух клоки соломы, которой было выложено все стойло. Лантея практически не общалась в своей жизни с лошадьми, поэтому она с сомнением оглядела невзнузданную кобылу и сильно задумалась над тем, что ей следовало делать дальше.
Зайдя в стойло, Лантея с решительным видом шагнула к кобыле и попыталась просунуть морду животного в недоуздок. Лошади это явно не понравилось: она отворачивалась и пренебрежительно приподнимала губы, демонстрируя свои желтоватые крупные зубы. Проведя за этим увлекательным занятием несколько минут, девушка не сразу поняла, что сначала следовало отпустить ремешки, которые были затянуты слишком туго. Если бы так пошло и дальше, то она оседлала бы эту кобылу только к утру, пока разобралась со всеми деталями и предметами сбруи.
Неожиданно совсем близко от конюшни раздались какие-то посторонние звуки. Лантея мгновенно развернулась, удивленная, что ее острый слух ничего не распознал гораздо раньше. Видимо, она очень сильно увлекалась седланием лошади и пропустила чужие шаги. Похоже, этот надоедливый профессор решил вернуться, чтобы дальше действовать ей на нервы пустыми разговорами и нотациями. Как удивительно тихо он сумел подобраться!
Но звук принадлежал не одной паре ног: кажется, сарай окружала целая группа людей. Вряд ли это Ашарх производил столько шума. Лантея даже не успела ничего сделать. Как только она выбежала из стойла, то в конюшне с обеих сторон резко распахнулись ворота. Огромные деревянные створки со скрипом раскрылись, ударившись о стену, и впустили в сарай небольшую толпу народа, мгновенно хлынувшую вглубь помещения с двух входов. Вооруженные вилами и топорами бородатые мужики, дородные бабы с кочергами и фонарями в руках и малые дети, с любопытством хватавшиеся за юбки матерей, – жители всех ближайших домов сбежались к конюшням. Большинство из них было в исподнем: просторные рубахи, спадавшие штаны, которые не успели ничем подвязать, и наспех надетые лапти, а кто-то и вовсе был босиком. Женщины с накинутыми на плечи платками и шалями сразу же начали недовольно роптать, как только заметили изумленную Лантею, замершую у стойла с удилами в руках. Кто-то радостно воскликнул, и толпа с обеих сторон медленно и осторожно начала заполнять все свободное пространство прохода, не позволяя девушке куда-либо сбежать с места преступления.
– А я говорила, что тут кто-то копошится! Недаром Фенька залаял! – раздался от ворот визгливый бабий голосок, и это было сигналом к тому, чтобы к чужачке кинулись мужики с вилами.
Несколько крестьян подбежали к Лантее, громко топая лаптями, направив на нее свое грубое примитивное оружие, словно загоняли в угол лисицу, таскавшую несушек из курятника. Они решительно оттеснили девушку к столбу, где висел почти погасший фонарь.
– Эх! А я думал, что тут тварь из леса поживиться приползла. Ну, мы бы ее нагрели!.. А это просто какая-то оборванка босоногая. Нищенка из Клоповника.
– Еще и заразная, как пить дать!
– Да конокрадка это, тьфу! – сплюнул какой-то дряхлый дед, имевший болезненный вид.
– А и верно! Вон у нее удила в руке, – пробасил один из мужиков с цепом, отирая о мятую рубаху вспотевшие ладони. – И не стыдно тебе, девка? Чужое добро уводить!
Лантея, не ожидавшая, что все произойдет так быстро, даже растерялась. С одной стороны, это были простые озлобленные крестьяне, справедливо поймавшие ее за кражей лошади, но, с другой стороны, она не могла позволить, чтобы ее в очередной раз схватили. Было достаточно и одного хорошо запомнившегося раза. Ей было жаль этих людей, которые случайно оказались у нее на пути, но она не могла позволить пленить себя и вновь попасть за решетку. Чужачка не сводила с хмурых одутловатых лиц свой пристальный взгляд, пока ее руки осторожно искали на поясе оружие. И в это мгновение паническая мысль пронзила ее голову, словно стрела.
Все оружие осталось в сумке, которая лежала на куче сена у самого входа в конюшни.
К своему ужасу, Лантея вспомнила, что на ней после купания не было ничего, кроме длинной туники, подпоясанной тонким кожаным ремнем. Ни кинжалов, ни метательных ножей, не было даже мешка с остатками песка, из которого еще можно было сотворить небольшой магический шар. Все вещи находились на другом конце сарая, а между ними и девушкой стояла разозленная толпа крестьян, которые легко проткнули бы беззащитную цель серпами и косами, решив она бежать.
– Отпустите меня, – едва слышно прошептала растерявшаяся Лантея, – пожалуйста.
– Ишь чего захотела! – воскликнули сразу несколько баб.
– Ты коня нашего увести думала, а мы тебя простить должны?!
– Да давайте выпорем ее до костей, делов-то! – послышалось предложение с задних рядов.
Девушка вздрогнула. Ее ожоги все еще чудовищно ныли, и новой боли она бы просто не вынесла.
– Не надо, я прошу вас…
Кажется, в тот момент она была готова молить.
К конюшне подтягивалось все больше и больше людей. Любопытный народ заглядывал в распахнутые ворота и громко обсуждал происходившее на их глазах. Темноту ночи разогнали факелами, фонарями и свечками. Каждый норовил получше разглядеть пойманную конокрадку.
– А вон она вся избитая какая! Харю-то кто-то ей уже подкрасил! Видать, за дело!
– Значит, не впервой ворует! А таких только петля висельная исправит!
Вперед сквозь толпу протиснулся совсем молодой жрец в потертом черном одеянии, наспех надетом:
– Не зверствуйте, люди! Залмар учил, что наказание должно быть соразмерно преступлению!
На мгновение в Лантее зародилась надежда. Эти верующие могли послушаться храмового служителя. Все же девушка так и не украла лошадь, а значит, и обвинять ее можно было лишь в намерении. Однако стоило жрецу продолжить говорить, как все ее ожидания развеялись.
– Нужно поступить, как велит закон Владыки. Не лупить плетями, а руки отрубить, дабы неповадно было тянуть их к чужому добру! – патетически закончил служитель.
По рядам крестьян пронеслись довольные возгласы. Такое наказание их тоже устраивало. Ведь главное, чтобы было зрелище, да чем кровавее, тем забавнее. В их безрадостной жизни лучше не было развлечения, чем пасмурным утром сходить на площадь и посмотреть, как живому человеку отрубают руки. И сразу на душе у них становилось легче, ведь кому-то совсем рядом было гораздо хуже и тяжелее. И работа уже казалась приятнее, лавка – мягче, а мед – слаще, потому что в голове у них была лишь одна мысль – «У меня есть кусок хлеба и сильные руки, а у него от жизни остались только культи». А милосердию и помощи ближним здесь не было места, как и слабости.
– Простите, простите меня, люди! – не своим голосом закричала Лантея, когда крепкие мужские ладони схватили ее под локти и потащили к выходу с конюшни.
– В колодки ее!
– Залмарова немилость падет на головы всех грешников!
Толпа скандировала свою волю, потрясая зажатыми кулаками. В сторону девушки летели плевки, брань и пинки, пока ее, упиравшуюся и вырывавшуюся, вели по живому коридору. Каждая баба норовила посильнее дернуть конокрадку за волосы или побольнее ущипнуть за покрытую синяками кожу. Дети счастливо лопотали, повторяя выкрики родителей и хлопали в ладоши, воспринимая происходящее как часть какого-то торжества.