Право безумной ночи
Шрифт:
— Ага, не пропадай.
Вот так, на ходу, он все и решает. Ему некогда — он спешит жить, и я его понимаю: слишком много сил когда-то отнял у него бизнес, и времени много отнял — практически всю жизнь. И теперь, когда все катится более-менее ровно и не требует постоянного присутствия, он хочет наверстать то, что не успел за все годы, когда день и ночь работал, строя свою собственную небольшую империю. Ему нужна Испания и вообще весь мир, ему нужен какой-то марафон в Швеции, и рыбалка в Норвегии, и Британский музей, и стройные беспроблемные женщины — молодые, улыбчивые и легкие. А я… Я не вписываюсь в его представления
— Это Марконов?
— Да, малыш. Прислал для Матвея какой-то аппарат специальный и лекарства. Говорит, в Израиль надо будет переправить нашего Матвея, там долечить.
— Семеныч лучше всего Израиля, вместе взятого.
— Но там аппаратура, и методики…
— Это да. Мам, если бы Мэтт умер, я бы… не знаю, как бы жил.
— Я тоже. Но он не умрет — по крайней мере, в обозримом будущем. Вы оба будете жить долго и счастливо.
— И ты.
— Все может быть.
Без Марконова я счастлива не буду, но я согласна, я заключила с Богом договор: мое счастье в обмен на жизнь Матвея. Я обещала не претендовать ни на что из того, что делает жизнь счастливой, и мой ребенок выживет. Так что хватит ныть, я свой выбор сделала.
Денька засыпает, а я достаю из кармана халата телефон киллера, очень старый, купленный, скорее всего, где-то в киоске за три копейки. Такой можно просто выбросить, когда надобность в нем отпадет, убыток невелик.
Номеров в телефонной памяти нет, история стерта — кроме последнего входящего звонка чуть больше часа назад. Я запоминаю цифры, удаляю номер и откладываю телефон в сторону. Рано или поздно на него позвонят, и я хочу слышать голос того, кто позвонит.
А теперь надо подумать, как наведаться на съемную квартиру моего почившего в бозе друга. Это целое дело, учитывая, что я сейчас в больнице, и добраться до приемлемой для данной цели одежды, как и до транспорта так, чтобы совсем уж никто этого не заметил, невозможно, по крайней мере, в одиночку. А вот с напарником — хоть и трудноосуществимо, но попробовать можно. И времени у меня в обрез. Может, и совсем нет.
— Оль, ты не спишь?
Валерий вошел очень тихо, но дверь скрипнула, и я успела припрятать блокнот и чужой сотовый. Я еще не решила, можно ли ему доверять, несмотря ни на что. Сам факт, что он является родным братом шефа, делает его подозреваемым в… Да в чем угодно. Он вполне мог решить, что папашины деньги в итоге должны остаться ему, а пока жив послушный брат, ему ничего не светит. Или же они с шефом действуют сообща, поэтому смогли сделать из меня фланговую пешку. Но у меня своя игра, и я буду держать карты закрытыми сколько смогу.
— Как раз собиралась. Что полиция?
— А ничего. Такое впечатление, что с момента первого покушения они вообще не продвинулись. Кстати, жди их в гости, у них есть к тебе какие-то вопросы.
— Достали они меня своими вопросами! Вместо того чтобы ловить преступника, донимают вопросами меня. Нет, ну нормально это?
— Конечно, нет. Оль, я тут еды принес, покушаешь?
— А ты?
— Да, вместе поедим, Денис проснется, и его покормим. Как там Матвей?
— Ужасно. Но Семеныч говорит, что он поправится, а ты же знаешь, что Семеныч просто так
— Да. Оль, покушай и спи. Выглядишь ты — краше в гроб кладут.
— Ну, мерси за комплиман, блин. Давай, что там принес?
В одноразовых судках с логотипами «Вилла Олива» — салаты, жаркое, какое-то печенье и десерты.
— Вот соки, чашки я вам сюда купил нормальные, знаю, что вы не любите пить из одноразовой посуды. Сейчас чашки сполосну, а ты пока вилку бери, кушай.
Это правда, пить из одноразовых пластиковых стаканчиков я ненавижу, мальчишки тоже. Ну, такой у нас семейный пунктик. И вилки тоже нормальные, что мирит меня с одноразовой ресторанной посудой. Правда, аппетит отчего-то пропал, хотя жаркое вкусное, салат тоже мой любимый, с курицей и ананасами.
— Это все, что ли? Оль, воробей — и тот бы склевал больше. Может, десерт?
— Потом. Налей мне сока, пожалуйста.
— С печеньем. Оля, прошу тебя. Ну, одно!
Жую печенье, запивая соком. Вкуса еды я не почувствовала, хотя голова уже не болит и тошнота отступила. Видимо, лечат меня все-таки со знанием дела. Но мне важно, чтобы вылечили моих детей, а я уж как-то сама справлюсь, не в первый раз.
— Оль, ты ничего не хочешь мне сказать?
— Не сейчас. Я думаю, Валера, не мешай мне.
— Ладно.
Не знаю, парень, могу ли я тебе доверять — но одна я это дело не проверну, по крайней мере, так, чтобы никто не заметил. А это значит, что мне в любом случае придется кому-то довериться, но дело в том, что доверяю я только своим детям, а именно их я в это впутывать не хочу, ни под каким видом. Звонить Артуру я тоже не хочу — он поможет, конечно, но он также вполне способен, не моргнув глазом, предать меня просто потому, что ему это будет зачем-то нужно, при этом считая достаточным оправданием фразу, уже услышанную мной сегодня от киллера: ничего личного.
Но как раз эта фраза способна взбесить меня нешуточно. Ведь что ж это получается, граждане! Человек делает ужасные вещи, но при этом считает, что раз это просто бизнес, то оно и ничего, прокатит. А как по мне, то если человек делает нечто неприглядное от обиды или со злости, это еще как-то можно понять — нет, его поступок не становится приемлемым, конечно, но хотя бы понять можно. А когда вот это «ничего личного» — значит, перед тобой такая сволочь, что и помыслить невозможно. Поскольку деньги для этой особи важнее всего на свете, важнее даже самоуважения. Хотя вряд ли такие граждане мыслят подобными категориями. Но когда я слышу вот это — «ничего личного», то впадаю в буйство. И последствия, как правило, бывают неутешительными для гражданина, у которого «ничего личного».
Я засыпаю, но и во сне думаю о том, что мне обязательно нужно попасть в квартиру киллера, и сумку его осмотреть более предметно, и кто-то же когда-нибудь позвонит на его телефон, а если не позвонит, то надо ждать следующего охотника за головами, у которого ко мне тоже не будет ничего личного, и этот, новый, возможно, просто пристрелит меня и мальчишек из винтовки с оптическим прицелом, учитывая, что его коллега отчего-то не вышел на связь. И времени у меня нет, а еще охранники у палаты. Выйти надолго, чтобы они не заметили, я не смогу. А прыгать со второго этажа… Даже веревки нет, чтобы спуститься, а уж обратно подняться я не смогу ни за что.