Право бурной ночи

Ольховская Анна Николаевна

Разве я могла предположить, что действительно понадобится?

Глава 31

Я вышла из своей каморки сразу после одиннадцати. Хорошо, что халат, который мне выдали, был мне велик. Обычно он болтался, словно балахон Аллы Пугачевой, но сегодня он сидел на мне, как влитой. Поскольку возвращаться сюда я не намеревалась, я надела на себя все свои одежки, благо их у меня совсем мало. Но и то, что было, превратило мою отнюдь не стройную фигуру в полное безобразие, я стала похожа на толстую одышливую таксу на тонких лапках. Пыхтя и сопя, я отправилась на кухню, надо было набрать хоть чего-то съедобного, чтобы продержаться в доме этого дядьки

Альки хотя бы пару дней, а потом что-нибудь придумаем. К счастью, пищеблок был открыт, там хозяйничала дежурившая сегодня ночью медсестра Зина. Судя по всему, весть о том, что я собираюсь порезвиться с парнем из закрытого отделения, разнеслась по всей больнице, потому что Зинуля игриво подмигнула мне:

– Ну вот, давно пора, а то корчила из себя невесть кого! Пользуйся моментом, хоть какое-то удовольствие от этой чертовой работы поимеешь! А сюда ты зачем?

– Да вот, – застеснялась я, – хотела вкусненького принести, чтобы было совсем на настоящее свидание похоже. Жаль, вина нет, а купить не смогла, для меня это дорого очень.

– Понятно. Так, – задумалась Зина, – что тут у нас сегодня больным в передачах родственники принесли, дай-ка вспомнить. О, так сегодня же среда, а по средам обычно Кравцовой из седьмой палаты муж всякую вкуснятину приносит. Правда, все это себе наша любезная Аделаида Васильевна забирает, но сегодня ее не было, ей кто-то по мобильнику позвонил, она и усвистала. Передача в холодильнике стоит, наша зараза собиралась завтра забрать, ну да ничего, обойдется один раз. Не боишься ее воплей?

– Что мне, привыкать, что ли? – пожала плечами я. – Она и так на меня вечно орет, ничего нового я не услышу.

– Тогда пошли, – и Зина повела меня к огромному холодильнику, стоявшему в комнате медсестер. Больным сюда ход был запрещен, для них в коридоре стоял свой рефрижератор.

Когда Зина открыла дверцу, я невольно ахнула. Чего только тут не было! Вот уж не знала, что нашим больным передают такую прелесть. Правда, до них, судя по всему, доходит лишь малая толика, лишь бы они шум не поднимали. А основная часть оседала на полках запасливых бурундуков – работников больницы. Зина посторонилась и, наслаждаясь собственной добротой и щедростью, изрекла:

– Вот, Уля, бери все, что душа пожелает!

– Спасибо тебе огромное, Зиночка! – совершенно искренне взвизгнула я и чмокнула Зину в щеку.

– Да ладно, чего уж там, – махнула медсестра рукой и, направившись к выходу, сказала: – Когда выберешь нужное, запри дверь комнаты, а ключ мне на пост принеси.

– А вот этот красивый пакетик взять можно, чтобы было куда продукты сложить? – крикнула я ей вслед.

– Можно! – уже из дверей ответила мне Зина и ушла.

Я в задумчивости стояла перед холодильником. Хотелось взять и вон ту вкусную курочку, и котлеты в кастрюльке, и салатик, но все это продукты быстропортящиеся и непрактичные – места займут много, а пользы будет мало. Так, тогда, пожалуй, возьму вот эти две палочки сухой колбаски, несколько кусков сыра, пачку масла, банку огурчиков, все рыбные консервы, какие есть, банку икры и банку кофе «Черная карта». Вот ведь точно знаю, что никогда не пробовала этот кофе, но почему-то выбрала именно его, хотя рядом стояли «Нескафе» и «Матадор». Когда я сложила все в пакет и попыталась поднять свою ношу, то поняла, что пожадничала. Но ничего выкладывать не стала, хотя еще собиралась на кухне хлеба прихватить. Как-нибудь доволоку до отделения, а там пусть Павел таскает. Прежде чем выйти, я еще раз переложила продукты в мешке. Консервы, большую часть хлеба, сыр и палку колбасы я отправила на самое дно, а сверху расположила продукты, больше подходящие для свидания – икру, масло, вторую палку колбасы, огурчики, и пришлось еще для правдоподобия положить нарезку

ветчины и бутылку сухого вина. Больше всего мне теперь хотелось тащить свою ношу волоком по земле, короткими перебежками, но пришлось взять ее в одну руку и, стараясь не завалиться на бок, небрежно подойти к посту медсестры, чтобы отдать Зине ключ. Та не преминула сунуть нос в пакет, осталась довольна увиденным и, подмигнув, спросила:

– Надеюсь, средства индивидуальной защиты у тебя с собой?

– Да, – прошептала я, отворачиваясь и ковыряя краску на стене. Быстрее бы уйти, а то моя правая рука, похоже, уже на полметра длиннее левой.

– Ну иди, веселись, – мечтательно вздохнув, сказала Зина. – Я вот тоже, помню, к одному красавчику из больных бегала, пока его не перевели в другую больницу, хуже ему стало. Помню, врачиха наша так меня ругала, так ругала, а я что, я ничего, я всего лишь… – затихал за спиной голос медсестры, погрузившейся в сладостные воспоминания.

Дежуривший на дверях закрытого отделения Вовчик при моем приближении засиял похабной ухмылкой. А может, я неправильно истолковала восторг, охвативший парня, завидевшего дамочку, ковыляющую походкой танцующего пингвина. Но иначе я идти не могла, учитывая рекордный вес ноши. Естественно, бдительный сторож тоже сунул нос в мою сумку и, не заметив вожделенного продукта, возмутился:

– Тебя чего, Колян не предупредил, что вход по вечерам платный?

– Я и сама догадалась, – тяжело вздохнула я и вытащила из карманов халата две банки пива, предусмотрительно захваченные мной.

– Молодец, одобряю! – просиял Вовчик и, отпирая дверь, поинтересовался: – А вы когда с хмырем твоим на гули собрались?

– Ну не знаю, – засмущалась я, – как пойдет. Часа через два, может, позже.

– Тогда стучи погромче, я спать буду.

– Как это, – не поняла я, – а как же дежурство?

– Я что, похож на идиота? – заржал Вовчик. – Да у нас все сторожа по ночам спят, зачем над собой издеваться? Психи у нас тихие, никогда никто еще даже и не пытался сбежать, им и в голову не приходит.

– А где ты спишь?

– Когда тепло, как сегодня, то прямо здесь, вон, раскладушку видишь? А в холодные дни мы с ребятами, что у ворот дежурят, в их сторожке укладываемся.

– А почему только в холодные дни, ведь в любом случае удобнее под крышей спать?

– Не, там тесно и душно, а я свежий воздух люблю.

– А ребята с ворот и в теплые дни в сторожке спят? – с невинным видом полюбопытствовала я.

– Ага, вот чего не понимаю! – поделился Вовчик. – Так ведь хорошо на улице, прохладно, а эти тупари набьются в свою конуру и дрыхнут! Ну ладно, иди, я же понимаю, что тебе не до разговоров сейчас. – И он распахнул передо мной двери.

В отделении стояла зыбкая тишина, изредка прерываемая хриплыми вскриками и стонами. Со стороны сестринского поста доносился могучий храп. Я смотрю, обычай спать на работе превратился в этой больнице в народный. Но это мне только на руку. Я подошла к Томуле и тихонько потрясла ее за плечо. Эффект нулевой. Я потрясла сильнее. С тем же успехом. Пришлось от души пнуть эфемерное создание в нежный бочок. Тома слегка приоткрыла один глаз и просипела:

– Явилась, наконец! Ты бы еще позже пришла!

– Так получилось, извини, – залепетала я.

– Ладно, чего уж там. На, держи, – вытащила она из кармана ключ. – Да смотри, чтобы до подъема вернула!

– Обязательно! – приложила я руки к груди.

– Тогда топай. И помни – СПИД не спит! – пошутила местная Степаненко и, повернувшись на бок, возобновила прерванное мною занятие.

Когда, запыхавшись, я вкатилась в палату Павла, он вскочил с кровати и первым делом забрал осточертевший мне мешок.

– Ничего себе, – присвистнул он, – и как только вы это дотащили!