Право на одиночество
Шрифт:
Лика молча распаковала плюшевого медведя и с минуту на него смотрела. Потом подняла на нас с Максимом глаза, и я с удивлением заметила в них слёзы.
– Спасибо, – сказала она негромко, – я о таком давно мечтала.
– Правда? – удивилась я. Девочка кивнула.
Когда Лика разворачивала следующий маленький свёрток, я придвинулась поближе, чтобы лучше видеть её лицо. Всё-таки это был подарок, который я придумала сама и выбирала очень долго…
В коробочке лежал золотой медальон – две целующиеся птички. Две цепочки,
– Это медальон, – объяснила я Лике, как только она открыла коробку. – Он состоит из двух частей. Одну часть оставишь себе, а вторую подаришь человеку, которого полюбишь. Близкому человеку, другу или возлюбленному – как тебе самой захочется.
Девочка рассматривала птичек, поглаживая их подушечками пальцев, и молчала.
– Не нравится? – я начала беспокоиться.
– Нравится, – она наконец посмотрела на меня и улыбнулась. А потом добавила, словно не решаясь на что-то:
– Можно… я тебе тоже кое-что подарю? Только это… в нашей с Лисёнком комнате…
– Да, конечно, – я кивнула и направилась за Ликой, так и не посмотрев, что мне приготовил Громов. Впрочем, я знала, что Максим не обидится на меня за это промедление.
В комнате девочка залезла в комод и вынула большую и толстую тетрадку-альбом с плотной бумагой. Несколько секунд Лика держала её в руках, а потом отдала мне, при этом погладив тетрадку по обложке ладонью очень нежно, как живую.
Я открыла её. И еле сдержала изумлённый вздох.
Со всех страниц тетрадки на меня смотрела… я сама. Я сижу в кресле и читаю книжку, я готовлю что-то у плиты, я смеюсь, я грущу, я улыбаюсь… Сотни маленьких зарисовок меня – в полный рост, в профиль и анфас, в разной одежде и обстановке… Я переворачивала листок за листком, поражаясь технике исполнения этих портретов, чёткости линий и точности образа – я даже понимала, какие именно моменты нашей жизни Лика рисовала по памяти…
На одном из последних листов акварелью было нарисовано только моё лицо. Я смеялась, глаза радостно светились.
– Этот портрет – мой любимый, – сказала Лика тихо.
Я подняла глаза. Девочка стояла, повесив голову, и робко смотрела на меня. Как будто ждала, что я буду её ругать.
Громов говорил, что Лика ходит в художественный кружок с пяти лет, но я не предполагала, насколько хорошо она рисует.
– Очень красиво, – я ободряюще улыбнулась Лике. – Ты настоящий художник. У тебя талант.
– Спасибо, – на её щеках выступили два красных пятна. – Я… хотела подарить тебе какой-нибудь из моих рисунков. У меня их ещё много, я могу показать, если ты не захочешь брать свой портрет… Только вот… в последнее время я рисую… только тебя.
Эту фразу Лика прошептала очень тихо, склонив голову так низко, что я уже не видела её глаз. И я, положив альбом на стол, осторожно приподняла пальцами подбородок девочки.
– Почему? – спросила я как можно мягче. – Почему ты рисуешь только меня?
Неяркий свет
– Никто не относился ко мне так, как ты, – ответила девочка. – Ты говоришь со мной, как с равной. Ты заботилась обо мне, когда я заболела. Ты не такая, как другие люди… ты необыкновенная. И когда я рисую тебя, то успокаиваюсь. Мне хочется рисовать тебя, мне нравятся черты твоего лица, то, как ты улыбаешься…
Голос Лики сорвался. Она попыталась отвести взгляд, но я не дала ей этого сделать, взяв её лицо в ладони.
– Лика, – сказала я серьёзно, – ты очень хороший человек. И прекрасно рисуешь. Если тебе нравится рисовать меня – делай это.
– Ты не сердишься? – выдохнула она с радостью.
– Нет, – я покачала головой. – Наоборот. Смотри, сколько моих портретов ты сделала! Да любой обзавидуется. Другие люди деньги за портреты платят, а ты меня бесплатно увековечила.
Лика улыбнулась. Потом шмыгнула носом – глаза явно были на мокром месте.
– Пойдём. Я завтра рассмотрю все твои рисунки и выберу какой-нибудь себе, хорошо? Не хочу сейчас торопиться.
Она кивнула. Но как только я повернулась к двери, воскликнула:
– Подожди! – схватила мою руку и что-то туда вложила.
Подняв ладонь повыше и увидев, что это, я охнула.
– Лика!..
– Пожалуйста, возьми! – горячо зашептала девочка, зажав мою ладонь опять, чтобы не вздумала отдавать. – Ты… пожалуйста! Это для меня очень важно… Ты… ты для меня очень важна…
И тогда я впервые обняла её – крепко, изо всех прижимая к груди и зарываясь носом в пшеничные волосы, пахнущие липовым мёдом и молоком.
А в кулаке я сжимала вторую часть медальона с птичкой.
И этот поступок Лики значил для меня намного больше всех слов. Она могла ничего не объяснять и не говорить – под взглядом её зелёных глаз, из которых наконец потекли прозрачные слёзы, я поняла, что девочка впервые в жизни полюбила – полюбила не за родственные узы, как бабушку, отца и Лисёнка, а просто так.
Воистину – в новогоднюю ночь случаются настоящие чудеса…
– О чём вы говорили с Ликой? – спросил Максим, когда мы ложились спать. Я стояла у окна и сжимала в руке его подарок, не решаясь сорвать яркую обёртку – боялась, что сюрпризы для меня на сегодня не кончились.
– Она хотела сделать мне подарок, – ответила я и отвернулась от окна. Максим сидел на постели и задумчиво смотрел на меня.
– Я просто поражаюсь. Как ты умудрилась подружиться с Ликой за полтора месяца? Лене это не удалось и за шестнадцать лет, – Громов покачал головой и улыбнулся. – А с тех пор, как ты стала общаться с Ликой, она изменилась. Моя дочь больше не грубит, гораздо чаще улыбается, а иногда у неё такой взгляд, будто в данный момент она витает где-то в параллельных мирах. Скажи мне, ты приворожила Лику?