Право на одиночество
Шрифт:
Я вздохнула. Господи, неловко-то как!
– Понимаете… Некоторое время назад Молотов приходил просить прощения. И когда мы уже прощались, он задал вопрос… – я запнулась.
– Так? – кажется, Громов насторожился.
– В общем, он спросил, не сплю ли я с вами, – выпалила я, поморщившись. – И я подумала – откуда он взял такую мысль? Может, вы ему что-то не так сказали… случайно?
Я ожидала, что Максим Петрович рассердится, но вместо этого он улыбнулся.
– Наташа… Что ж, если тебя это волнует, могу успокоить – я совершенно точно помню, что не говорил ничего такого,
Вот оно как… Что ж, мои предположения оказались верны – у Молотова действительно разыгралось воображение.
– Наташа, – Громов, по-прежнему улыбаясь, взял меня за руку и тихонько её сжал, – не сердись на Алексея. На его месте я подумал бы то же самое.
– Почему? – вскинулась я, стараясь не обращать внимания на сладкую волну, поднимающуюся от руки к сердцу.
– Причин много, – мягко сказал Громов. – Я даже не уверен, что смогу перечислить их все. Во-первых, ты действительно очень красивая девушка, на которую любой мужчина обратит внимание. И Молотов логично предположил, что и я не стал исключением. Во-вторых, посуди сама – я прибежал к нему в кабинет и, не особенно стесняясь, ударил его в челюсть, наговорил кучу гневных слов и ушёл. С чего так будет делать простой начальник? И Молотов решил, что ты моя любовница. Что логично, учитывая его мировоззрение и образ жизни. Он же не понимает, что девушку можно просто уважать.
Я молчала, кусая губы. Да, Зотова, попала ты. Я чувствовала, что пройдёт немного времени – и очередной слух обо мне поползёт по издательству. Как надоела эта грязь!
– Наташа, – Максим Петрович, протянув руку, погладил меня по голове, словно утешая, – ты зря переживаешь. Сейчас все обсуждают романы самого Молотова. Да и не поверит ему никто, если он вздумает о тебе такие слухи распускать.
– Думаете? – обрадовалась я.
– Конечно. Все решат, что он тебе отомстить хочет за отказ. Поэтому перестань переживать из-за пустяков.
В этот момент шофёр Максима Петровича притормозил возле моего дома. И я, попрощавшись со своим начальником, направилась домой.
И почему-то я была очень рада, что завтра увижу его вновь.
Утром первого мая я проснулась, когда солнечный лучик заглянул ко мне в окошко и начал щекотать нос. Открыв глаза, я впервые за последние годы улыбнулась утру и с удовольствием потянулась. С удивлением осознала, что не слышала тявканье Бобика, не ходила кормить Алису ночью и не фотографировала рассвет. Неужели соседи куда-то уехали?
Собираясь, я насвистывала песенку. Алиса сидела на диване и с удивлением смотрела на меня своими мудрыми зелёными глазами.
– Сегодня я встречусь с твоей тёзкой, – хмыкнула я, легонько щёлкнув кошку по лбу. – Только она человек. Почти как я, только поменьше.
Я хотела почувствовать себя прежней. Надела своё старое льняное платье оттенка летнего неба, сверху – вязаный жакет. День выдался тёплый, так что на ноги – чёрные туфельки на низком каблуке. Платье немного висело на мне –
Заплела две косички. Закрепила хвостики голубыми резинками, которые еле нашла – эти резинки я в последний раз брала в руку за день до автокатастрофы. Выпустила изящную кудряшку на лоб – «завлекалочку», как говорила мама.
Я вздрогнула, увидев себя в зеркале. Передо мной стояла девочка лет восемнадцати, не больше. Именно такой я была когда-то. Только вот глаза… Теперь они совсем не светятся, а раньше лучились, почти как у мамы.
Но в целом я осталась довольна своим отражением. Оставив Алисе еды на весь день, я потопала на встречу с Максимом Петровичем и его дочерью.
Подъезжая к Царицыно, я начала нервничать. Надеюсь, Громов не обманывал, и его Алиса действительно не будет возражать против моего общества…
Двери вагона открылись, и я шагнула на станцию.
Они уже были тут – Максим Петрович и худенькая девочка небольшого роста. Громов заметил меня в последний момент, когда я уже подошла к ним.
– Наташа! – воскликнул он с удивлением. – А я тебя не узнал!
– Богатой буду, – я посмотрела на Алису. – Привет. Меня зовут Наташа.
Я протянула девочке руку. Вблизи сходство между Максимом Петровичем и Алисой было более, чем очевидно: такие же тёмно-каштановые волосы, серо-жёлтые глаза, черты лица… А уж когда она улыбнулась и пожала мою руку, я чуть не упала – улыбка Алисы была маленькой копией улыбки Громова.
Девочка находилась сейчас в том пограничном состоянии, когда ребёнок становится подростком. Фигура её уже немного вытянулась, появилась угловатость, но при этом в Алисе пока было больше от маленькой девочки, нежели от подростка.
– Сколько тебе лет? – с интересом спросила она, глядя на мои косички.
– Уже шесть годков как восемнадцать, – засмеялась я. Громов хмыкнул.
– Ладно, пойдёмте, девочки мои, – и мы направились к выходу.
Я уже давно не была в Царицыно. И с изумлением оглядывалась, не узнавая и половины пейзажей после реконструкции.
Максим Петрович остановился возле первой же палатки, чтобы купить всем мороженое. Я с улыбкой смотрела на него, вспоминая, как в похожий майский день мой отец остановился почти на том же месте, покупая мороженое маленькой Наташе. А потом я, уплетая рожок, вприпрыжку побежала дальше под мамин хрустальный смех.
Странно, но воспоминания о родителях не причинили мне привычной боли.
– Ты работаешь с моим папой, да? – услышала я голос Алисы. – Он о тебе рассказывал. Но я не ожидала, что ты настолько красивая.
Я посмотрела на девочку. Алиса рассматривала меня с непосредственным восхищением во взгляде.
– Разве я красивая? – улыбнулась я.
– Очень! Жаль, что я не вырасту такой же.
– Поверь мне, ты вырастешь ещё лучше. Смотри, какой у тебя папа, хоть сейчас на конкурс красоты. А ты вся в него!
Алиса зарделась.
– О чём болтаете, девочки? – спросил Громов, вручая нам стаканчики с мороженым.
– О красоте, – тут же доложила Алиса. – Наташа считает, что тебя хоть сейчас на конкурс красоты можно отправлять.