Право на одиночество
Шрифт:
А в остальном жизнь в издательстве текла своим чередом. Приближались майские праздники, народ предвкушал поездки на дачу и долгожданные шашлыки. И только я унывала, понимая, что все мои друзья будут в отъезде: Антон завис в Париже, снимая каких-то моделей, Аня рванула с очередным хахалем за границу, а Светочку родители попросили помочь на даче.
– Прости, Наташ, – развела она руками, когда я спросила, не хочет ли она встретиться на майских. – Я буду гнуть спину на грядках.
Я вздохнула. Да, безрадостное
Накануне первого мая мы заканчивали в пять часов вечера, но многие уходили и раньше, пользуясь благосклонностью начальства. Я, как всегда, засиживалась. Даже не из-за огромного количества работы… Просто в праздники я чувствовала себя особенно одинокой.
Ровно в пять из своего кабинета вышел Громов. Простился с убегающей Светочкой и перевёл удивлённый взгляд на меня.
– Наташа, – сказал он укоризненно, – твой трудоголизм из достоинства превращается в недостаток. Меру тоже надо знать! Рабочий день закончен, давай я отвезу тебя домой.
Я вздохнула.
– Честно говоря, Максим Петрович, я не слишком радуюсь предстоящим выходным…
– Почему? – спросил он, надевая куртку.
Сначала я хотела ответить, но потом… пожалуй, в последнее время я была слишком откровенна со своим начальником.
– Да так, – я пожала плечами, уставившись в монитор.
– Наташа?
Громов подошёл ко мне, с улыбкой подал руку. Я приняла её и встала со своего места, гадая, что же он хочет сказать, так загадочно улыбаясь.
– Завтра мы с Алисой планируем большую прогулку, – наконец произнёс Максим Петрович. – Может, присоединишься?
Нет, я, наверное, ослышалась.
– Что? – видимо, изумление отразилась у меня на лице, потому что Громов рассмеялся.
– Присоединяйся к нам. У тебя ведь нет планов на завтра? Обещаю, мы проведём хороший день.
Я смотрела на него, не веря своим ушам.
– Максим Петрович, вы уверены? Ваша дочь не будет против?
– Почему Алиса должна быть против? Наоборот, она будет очень рада с тобой познакомиться.
– Хорошо, – кивнула я, подумав. – Я согласна. А где и когда встречаемся?
– В двенадцать на станции «Царицыно». А теперь пойдём, я отвезу тебя домой.
Но отойти далеко от проходной мы не успели – меня кто-то окликнул.
– Наталья Владимировна!
Я обернулась. У проходной мялась какая-то женщина. Сначала я её не узнала, а затем…
– Марина Ивановна?!
Ничего себе! Надеюсь, она не убивать меня пришла?
Я почувствовала, как рука Громова крепче обхватила мой локоть – видимо, он подумал о том же самом. Хотя, признаюсь, это была довольно глупая мысль.
Крутова изменилась. Если раньше на её лице было застывшее презрение ко всему свету, то теперь я видела
– Здравствуйте, – она подошла ближе. Мы с Максимом Петровичем кивнули, ожидая продолжения. Но Крутова молчала, кусая губы.
– Марина Ивановна, – наконец не выдержала я, – вы чего-то хотели?
– Да… – она замялась. – Я хотела извиниться за всё. Это было очень глупо и подло по отношению к вам, Наталья Владимировна, вы ведь ничего мне не сделали…
– Я рада, что вы всё-таки это поняли. Я не держу на вас зла.– Я сделала шаг вперёд и протянула ей руку. Несколько секунд Марина Ивановна переводила взгляд с моей ладони на лицо, а потом вдруг улыбнулась, тоже протянула руку и пожала мою ладонь. –
Я кивнула. Странно, я никогда не мечтала о том, чтобы Крутова извинилась передо мной, но когда она все-таки это сделала, мне стало легче.
– Прошу прощения, нам пора, – сказала я, и мы с Громовым, попрощавшись, направились к его машине.
Когда он усаживал меня на заднее сиденье, я случайно заметила Молотова возле проходной. Он стоял, скрестив руки на груди, и с неприятной улыбкой следил за мной и Громовым. И я понимала, о чём он думает.
Усевшись рядом, Максим Петрович сказал:
– Пожалуй, мы с тобой в последний раз едем на этой машине.
– Что? – я перевела на него удивлённый взгляд. – Почему?
– Я решил отказаться от служебной машины и шофёра. Хочу водить сам, а то стал уже забывать, каково это – баранку крутить.
Сделав паузу, Максим Петрович сказал:
– Не каждый человек способен на то, что сейчас сделала ты, Наташа. Так легко простить… А ведь эта женщина чуть не сломала тебе жизнь своей выходкой.
Я улыбнулась и рассмеялась, тряхнув волосами.
– Почему ты смеёшься?
– Это было легко, Максим Петрович. Она ведь жалеет о своём поступке. И я знаю, что моё прощение принесло ей облегчение. Прощение человека, перед которым ты виноват, освобождает душу от оков вины. Следующий этап, и намного более сложный – простить самого себя. И тут уже я, к сожалению, ничем не смогу ей помочь. Да и никто не сможет.
Помолчав, я добавила:
– У меня были хорошие учителя, научившие меня прощать.
– Твои родители? – сразу понял Громов. Я кивнула.
Некоторое время мы ехали в полном молчании. Я смотрела в окно, на меняющиеся дома и улицы, и думала… Думала о том, как узнать у Громова то, что меня очень интересует. И наконец решилась…
– Максим Петрович… Я хотела кое-что у вас спросить.
– Да? – он поднял глаза и улыбнулся.
– Когда вы… в общем, когда вы поссорились с Молотовым из-за его спора… Что вы ему сказали?
Громов озадаченно смотрел на меня.
– Что я ему сказал? Хороший вопрос. Я не помню. А почему ты спрашиваешь?