Право на поединок
Шрифт:
Вскоре Боголюбов причислен был сверх штата к русской миссии в Мадриде. Там он выполнял, очевидно, по обыкновению, роль соглядатая и выполнял ее успешно. Во всяком случае, в семнадцатом году последовал именной указ коллегии иностранных дел: «Состоящему при Мадритской миссии нашей сверх штата, ведомства сия коллегии коллежскому советнику Боголюбову в воздаяние отличных его трудов и усердия к службе всемилостивейше повелеваем сверх получаемого им ныне жалования производить еще по пятьсот рублей в год, считая рубль в пятьдесят штиверов голландских из общих государственных доходов.
Александр».
На следующий год Боголюбов был из Мадрида отозван и состоял при Герольдии.
Главные сведения о натуре Варфоломея Филипповича сообщил потомкам Николай Иванович Греч, не отличавшийся добродушием и доброжелательством, но — как мемуарист — без нужды не вравший. А в случае с Боголюбовым врать ему никакой корысти не было. Набросанный им очерк поразительной личности приятеля Уварова и Бенкендорфа столь выразителен, что стоит привести его в значительных извлечениях: «В числе замечательных лиц, с которыми случай свел меня в жизни, должен я упомянуть о Варфоломее Филипповиче Боголюбове. Он представляет любопытное зрелище, — человека, всеми презираемого, всем известного своими гнусными делами и везде находившего вход, прием и наружное уважение… Отец Боголюбова в последние годы царствования императрицы Екатерины служил экономом в Смольном монастыре и исполнял свою должность с большим попечением о своем кармане. Когда, по вступлении на престол императора Павла, все воспитательные и богоугодные заведения отданы были в ведомство императрицы Марии Федоровны и главное над ними начальство было поручено умному, деятельному и строгому графу Якову Ефимовичу Сиверсу, последовала ревизия хозяйственной их части за прежние годы. Боголюбов, видя себе неминуемую беду, решился предать себя смертной казни и вонзил себе в живот кухонный нож. На вопли его домашних сбежались соседи, пригласили медика и исследовали состояние больного, который терзался в ужасных мучениях. На вопрос одного наследника, есть ли надежда на спасение его жизни, врачи ответили единогласно:
— Нет никакой.
— Долго ли проживет он в этих мучениях?
— Он умрет, лишь только вынуть нож из раны.
— Да кто на это решится?
Тогда девяти- или десятилетний сын его, Варфоломей, смело подошел к кровати больного и, бестрепетно вынув нож, прекратил тем и страдания, и жизнь своего отца. Дивный пример сыновней любви и самоотвержения!»
Трудно сказать, так ли было на самом деле и не передает ли Греч некий апокриф, но в любом случае этот страшный анекдот говорит о репутации Варфоломея Филипповича.
Относительно возраста решительного мальчика Греч точно ошибся. Судя по прохождению службы Боголюбовым, он родился в 1783 году, и, стало быть, в конце царствования Екатерины было ему не менее двенадцати лет. Но это ничуть не снимает выразительности описанной Гречем сцены. Пожалуй, наоборот…
В истоках карьер Уварова и Боголюбова — при всей их разности — имелось нечто и общее. Смерть отца пошла на пользу и тому, и другому. Как после кончины Сеньки-бандуриста, энергично проматывавшего приданое жены, влиятельные и богатые родственники взяли на себя попечение о будущности Сергия Семеновича, так и после гибели Боголюбова-старшего отрок Варфоломей, в ином случае не имевший особых перспектив, оказался в чрезвычайно выгодных условиях.
«Императрица Мария Федоровна изъявила глубокое сожаление об этом несчастном случае, призрела осиротевшее семейство и поручила юного Варфоломея попечению князя Алексея Борисовича Куракина. Князь исполнил желание государыни, взял юного героя и дал ему воспитание, наравне с своим родным сыном, воспитание светское, блистательное, и потом определил Боголюбова в Коллегию Иностранных Дел».
И опять-таки
«В последнее время, — рассказывал Греч, — числился он при министерстве и жил в Петербурге, имея вход в лучшие дома, и находился в дружеских связях с Тургеневым, Блудовым и другими светскими людьми. Я знал его только потому, что видел иногда у Тургенева и у Воейкова, но в 1831 году, когда открылась холера, он был назначен попечителем квартала 1-й Адмиралтейской части, в которой частным попечителем был С. С. Уваров, с которым он вошел в тесные связи по родству Уварова с кн. Куракиным. Боголюбов, посещая дома разных обывателей, зашел и ко мне. Мы разговорились с ним и познакомились, не говорю, подружились.
Когда я переехал в свой дом (в июле 1831 года), он продолжал посещать меня, иногда у нас обедал и забавлял всех своими анекдотами и остротами; только нельзя было остеречься от его пальца. „Плохо лежит, брюхо болит“. Он воровал все, что ни попадалось ему под руку. Спальня моя была внизу; кабинет на антресолях. Одеваясь поутру, я оставлял в спальне бумажник. Однажды пришел ко мне Боголюбов, заглянул в спальню и, видя, что меня там нет, взобрался в кабинет и, просидев около часу, ушел. Я отправился со двора и, переходя через мостик на Мойке, встретился с наборщиком, которому за что-то обещал дать на водку, остановил его, вынул из кармана бумажник, чтобы из бывших в нем пятидесяти рублей вынуть синенькую. Не тут-то было: бумажник оказался пустым».
Порассказав еще несколько подобных случаев, Греч вздыхает: «Таких случаев знал я, знали все, до тысячи, но никто не успел застать и уличить Боголюбова с поличным. А сколько он утащил у меня книжек! Добро бы украл полные сочинения, а то почти все разрознил».
Этот примечательный господин — сплетник и клептоман, но при этом эрудит, забавный рассказчик и говорун, — появился с тридцать третьего года в близком окружении Пушкина.
Это было то самое время, когда Сергий Семенович совершил свой великий рывок и стал министром. В соответствии с его грандиозными планами сведения о настроениях, мнениях, замыслах литературной элиты стали ему особенно необходимы. Причем сведения приватные, услышанные в домашней, к доверию и откровенности располагающей обстановке. Боголюбов здесь был незаменим. Особенно по части доверчивого, прямого Пушкина.
Но Варфоломей Филиппович работал на двух хозяев. «…Он был знаком, и коротко, и с Бенкендорфом. Говорили, что он был его шпионом», — сообщает Греч. Шеф жандармов, энергично вербовавший себе агентов в самых разных слоях общества, просто не мог обойти такого лица, каков был Боголюбов, тем более своего близкого знакомца.
Летом тридцать третьего года, живя на Черной речке, Пушкин поглощен был работой над пугачевскими своими замыслами. Уварова это чрезвычайно занимало.
Готовился Пушкин к поездке по России — в Дерпт, в Оренбургскую и Казанскую губернии. Что должно было заинтересовать и ведомство Бенкендорфа.
Не состоящий на службе Боголюбов выполнял между тем столь щекотливые поручения шефа жандармов, что некоторые считали его чиновником III Отделения. Кузен Дельвига, известный мемуарист, рассказывая о том, как Бенкендорф оскорбил поэта, сообщил между прочим: «…Вскоре приехал к Дельвигу служивший при III Отделении канцелярии государя чиновник 4-го класса Боголюбов… и приказал доложить, что он с поручением от Бенкендорфа. Означенный чиновник имел репутацию класть в свой карман дорогие вещи, попадавшиеся ему под руку в домах, которые он посещал. Дельвиг впоследствии этого сказал мне, чтобы я убрал со стола дорогие вещи, но таковых, кроме часов и цепочки, не было, и я ушел с ними из кабинета Дельвига, так как разговор с чиновником должен был происходить без свидетелей».