Право на поединок
Шрифт:
И ещё. Если верить Лагиму, два итигульских рода до сих пор не перерезали друг дружку в открытом сражении единственно потому, что на много дней пути окрест не имелось достаточно обширного луга, где могли бы огородить священное поле два войска по полсотни бойцов.
– Почему же, – спросил Эврих, – вы до сих пор не сделали этого на Глорр-килм Айсах, если, как ты говоришь, там хватило бы пространства не то что для битвы, но даже и для совместного поселения?
– Потому, – отвечал вождь Лагим, – что долина Звенящих ручьёв – место заповедное. Никто не ходит туда с оружием, ни мы, ни презренные кворры, отринувшие обычаи предков.
– Заповедное?…
– Да. Мы в скудости нашего знания считаем – это потому, что оттуда хорошо смотреть на Харан Киир. Человеку, стоящему в Долине Звенящих ручьёв, обитель пращуров видится престолом, достойным самого Отца Небо.
– Но почему тогда, – спросил Эврих, – и вы, и кворры в нарушение своих же законов идёте туда сегодня во всеоружии, собираясь сражаться посреди запретной долины?…
Лагим печально и строго посмотрел на него.
– Это должно было однажды случиться, чужеземец. Вы двое и с вами моя сестра взошли на Харан Киир и вернулись живыми. Теперь мы понимаем – это был знак: что-то сдвинулось в самом основании мира. Моя сестра родила на священной горе, и была не одна, как учит наша вера, а с двоими мужчинами. И опять ничего не случилось, никакая нечисть не коснулась ни её самой, ни ребёнка… ни вас со спутником. Этого не могло произойти, но это произошло. Ты, верно, заметил, что мы приняли Раг, не подвергая её обычному очищению роженицы? Мы ведь поняли, что Отец Небо вещает нам о переменах, и не внять Его знамению было бы ослушанием. А похороны неведомого Бога, о которых ты сам мне рассказал? А гроза, подобную которой не припомнят старейшие из стариков?… Чему после этого ты удивляешься, чужеземный брат? Воистину, пришло нам время узнать, кто любезен Отцу Небо: мы или кворры… И где же совершить Божий Суд, если не в заповедной долине, у подножия Харан Киира и перед ликом Отца нашего, незримо восседающего на престоле… – Лагим помолчал, сосредоточенно глядя вперёд, и вдруг сверкнул глазами: – Но вряд ли я ошибусь, Собиратель Премудрости, если скажу, что ты ещё запишешь на своих листах, как будут выть и корчиться кворры, когда их вместе с проклятыми псами будут бросать в смоляные озёра и опускать на цепях в раскрытые рты огненных ям!… Ибо все чудеса, явленные нам в эти дни, были добрыми знаками, внятно гласящими о справедливости Неба!…
Выслушав речь вождя, Эврих покинул Лагима и, борясь с дурнотной тоской ведомого на смертную казнь, побежал разыскивать Волкодава. Так чувствуешь себя в жутком сне, когда и сражаться не можешь, и некуда отступать. Вот только сон обрывается пробуждением, и можно утереть липкий пот, радуясь, что всё было не наяву. Эврих озирался, обводя взглядом вершины, вздымавшиеся со всех сторон – зубчатые спины уснувших драконов, а за ними ещё и ещё, и чистая даль не спешила заволакиваться дымкой, как бывает только в горах… Маленькое войско шанов двигалось к собственной смерти удивительно красивыми местами. И толку-то с этой красоты, думалось Эвриху. Кого она остановит? Кого остановила красота Засечного кряжа?…
Воины обречённого племени между тем шутили и веселились, и от этого было едва ли не хуже, чем в ту чёрную ночь, когда неумолимые волны мчали троих пловцов под копыта мрачного Всадника и блуждающая скала надвигалась на них, как сама Смерть… Тот раз случилось чудо, и они остались в живых. Сегодня чуда не будет. Всадник их пощадил. Люди, твёрдо намеренные перерезать друг друга до последнего человека, не пощадят никого.
Вот и все твои «Дополнения», скорбно говорил себе молодой аррант. О чём мечтал? Рядом с Салегриновым свитком на полочке их однажды увидеть?… А сколько людей получше тебя втоптали в кровь и дерьмо, какие бесценные книги выдрали из переплётов и пустили на мешочки для запасных стрел?…
Волкодав шёл вместе с горцами, но в то же время неуловимым образом – сам по себе. Эврих, не привыкший оставлять удивительное необъяснённым, даже отвлёкся от собственных переживаний и невольно попытался определить для себя, в чём тут дело. И скоро сообразил: молодые шаны двигались тесной толпой, но к Волкодаву ближе чем на два шага не подходил ни один. И не то чтобы его намеренно сторонились. Всё получалось само собой, так, словно венна ограждала невидимая стена. Точно так когда-то шагал по кондарской улочке суровый Икташ. Волкодав шёл очень спокойно, глядя вдаль, и…
…И расчёсывал костяным гребнем волосы, сняв с кос ремешки.
Эврих собирался что-то сказать ему, однако ноги помимо разума унесли арранта за ту же невидимую границу, и он подумал: вряд ли на Волкодава в его нынешнем сосредоточении осмелится сесть даже муха! Это было правдой. Шустрый Мыш, и тот тихо висел на своей петельке, вшитой в ножны меча, и не решался побеспокоить хозяина.
Отряд между тем завернул в ущелье, сперва показавшееся арранту глухим тупиком. Снова пришлось лезть через нагромождения каменных глыб, вызвавших в памяти Харан Киир и пещеру мёртвого Бога. Некоторое время Эврих вынужден был внимательно смотреть под ноги, а когда поднял глаза, то увидел, что они пришли в Глорр-килм Айсах.
Он, конечно, до сей поры ни разу здесь не бывал, но Долину Звенящих ручьёв узнал бы всякий, кто слышал хотя бы отрывочное её описание. Теснина вывела маленькое войско на южный склон горной гряды, на широкую плоскую террасу, покрытую самой роскошной травой, которую Эврих когда-либо видел. Громада хребта, возвышавшаяся севернее, не допускала сюда холодные ветры. Даже недавняя буря, гонявшая во всему Кряжу снежные смерчи, не сумела намести здесь сугробов. А если и сумела, то они сразу растаяли под ласковым солнцем. Терраса, раскинувшаяся на доброе поприще, обрывалась внезапным откосом: там зияло ущелье, проточенное быстрой рекой. К пропасти бежали ручьи – от крохотных до полноводных, не вдруг перешагнёшь. Они брали начало на склонах хребта и весело прыгали по камням, звеня тысячей голосов, и над маленькими водопадами дрожали семицветные радуги.
А за ущельем круглилась небольшая гора, удивлявшая мягкими очертаниями среди изломанных каменных пиков. Лёгкие облачка, пронизанные солнечным светом, кутали её плечи. А позади высился двуглавый гигант, одетый вечными ледниками, – Харан Киир. Солнце висело прямо над священной вершиной, бросая на красноватые скалы голубые отсветы льда. Среди горцев мгновенно прекратились всякие разговоры и смех, а Эврих почувствовал, как подступили к глазам невольные слёзы. Казалось, со стороны гор исходила и наполняла душу громадная неслышимая музыка, слишком громадная, чтобы возможно было отобразить её в звуках…
И в таком месте они собирались резать друг дружку? Выяснять, у кого больше прав созерцать эту чудесную красоту? Спорить о том, чьи дети станут молиться ей и славить Богов, одаривших земной мир долиной Глорр-килм Айсах?…
Шаны слева и справа от Эвриха начали опускаться на колени, кланяясь Харан Кииру. Аррант торопливо последовал их примеру. И заметил, что на другом конце луга точно так же преклоняли колени квар-итигулы. И тоже, наверное, мысленно просили Отца Небо и предков о даровании победы…
Вот сейчас будет отдана дань Вышним, и они перестанут притворяться, будто не замечают друг дружку, и…
– У тебя с собой книга, которую ты пишешь? – раздался вдруг над ухом арранта тихий шёпот Волкодава. Воин опять говорил на языке Тилорна, ибо этот язык, рождённый по ту сторону звёзд, был здесь понятен лишь им двоим.
Эврих на всякий случай действительно нёс в маленькой сумке «Дополнения» и письменные принадлежности: жизнь уже научила его, что с главнейшими сокровищами лучше не разлучаться. Аррант похолодел от дурного предчувствия, кивнул, обернулся и близко увидел серо-зелёные внимательные глаза венна.