Право на поединок
Шрифт:
Смешно теперь вспомнить, как он усердно мазался ягодным соком, стараясь сделать свою кожу по-настоящему тёмной, как у отца. Держалась эта краска, понятно, до первого соприкосновения с водой. А озёр, проток и болот вокруг их деревни было столько, что ребятня из воды, можно сказать, почти и не вылезала…
Хорошо хоть, волосы у него были совершенно отцовские: пепельно-жёлтые, точно высохшая осока, торчащая зимой из-под снега. У мамы были каштановые. Зато глаза у отца были голубые. Йарре достались мамины, серые. Хоть что-то передалось в точности, не породив немыслимой смеси. Да и то… Ещё с какой стороны посмотреть. Когда он впервые осмыслил собственную внешность и поделился потрясшим его открытием с мамой, она взъерошила ему вихры и
Мальчик вздохнул и передвинулся на камне, ища удобное положение. Памятный разговор происходил вскоре после того, как они перебрались сюда из Озёрного Края. Он ведь обиделся на маму, даже расплакался от обиды. Хотя к тому времени уже примерно год считал себя настоящим мужчиной, а мужчины, как всем известно, не плачут. Но поди тут не разревись!… Ей бы похвалить сына, порадоваться, до чего он у неё наблюдательный. Так нет же. Понадобилось заводить речь о том неизбежном, что рано или поздно обязательно случается с каждым, но чего все настолько не хотят, что притворяются, будто оно не произойдёт никогда. Ну там, с кем-то – ещё может быть, но со мной – нипочём!… Ни за что!…
В общем, тот раз он самым немужественным образом распустил сопли, и маме пришлось опять утешать его, брать свои слова назад и обещать, что если они с отцом однажды и покинут его совсем одного на земле, то произойдёт это ещё очень нескоро. Действительно через много-много лет. Когда они станут совсем-совсем старенькими и притомятся, захотят отдохнуть после девяноста девяти годов труда и забот. А он к тому времени будет взрослым и даже немолодым мужчиной. Дедом множества внуков. Великом охотником…
Знать бы ему тогда, как немыслимо скоро кончатся мамины «много-много лет». Всего-то через полгода…
Йарра снова вздохнул. Как он, дурачок, плакал от одного упоминания о страшном, оттого, что далёкому призраку беды было позволено на мгновение омрачить его безоблачные небеса. Зато теперь, когда всё случилось, он не плакал совсем. Слёзы куда-то подевались. Высохли.
Стражники, открывшие с рассветом городские ворота, лениво разговаривали, перебрасывались шутками. Пока ощущался утренний холодок, они грелись на солнце. Когда начнёт жарить как следует – спрячутся в тень. Стражники, как давно уяснил себе Йарра, были не какими-то особыми существами, а самыми обыкновенными добрыми парнями, разве что в кольчугах, с копьями и при самострелах. Они не гоняли бездомную мелюзгу, потому что мальчишки охотно бегали для них в ближайший трактир за съестным и выполняли иные мелкие, но полезные поручения. Если же через ворота проезжал кто-то с обильной поклажей и стражники открывали тюки и корзины, собирая для государя кониса необходимую пошлину, – уличные сорванцы бросались помогать завязывать и застёгивать, и стража не возражала, когда путешественники бросали ребятне грошик.
Пообтёршись в Кондаре, Йарра успел попытать счастья и у корабельных причалов, и у всех городских ворот. Истина, которую он при этом постиг, была нехитрой, как топорище. В городе никто не был рад ему, сироте с кожей непонятного цвета. Ни один хозяин корабля не горел желанием просто так, из жалости, взять его с собой и отвезти назад в родную страну. Выяснилось, что место на корабле стоило денег. Много денег. А любую возможность хоть что-нибудь заработать пришлось бы отвоёвывать кулаками. Этого Йарра не умел. Он вообще не умел почти ничего, что требовала уличная беспризорная жизнь. Йарра оказался неспособен даже подставить ногу разносчику пирожков и был с позором и колотушками изгнан из стайки сверстников, к которой было прибился. Так он и оказался в конце концов у Восточных ворот.
Народу здесь ходило немного. Когда возводили город – а построили его, если верить местным врунам, ещё до Последней войны, – предполагалось, что через эти ворота пройдёт оживлённая дорога к дружественным сольвеннам. Однако Засечный кряж за два века не сделался проходимей и к тому же вконец обезлюдел. Теперь с той стороны являлись большей частью ищущие заработка наёмники да одинокие странники. Тем и другим мало что приходилось распаковывать для досмотра.
Зато стражниками Восточных ворот через каждые два дня на третий командовал молодой старшина, казавшийся Йарре спокойным и справедливым. Мальчик даже знал, как его звали: Брагелл. Дней, когда ворота стерёг именно Брагелл, он с некоторых пор ждал как праздника. Этот старшина уже несколько раз посылал Йарру за пивом и снедью на всех своих молодцов, доверяя ему целое богатство: серебряную монету. Йарра поступал с этим богатством так, как его учили дома. В самый первый раз Брагелл пересчитал сдачу и даже поднял бровь, убедившись в несусветной честности мальчишки. Здесь полагали самым обычным делом, когда маленькие оборвыши заначивали медячок, а то и два. Йарра знал, что по крайней мере некоторые из таких же, как сам он, сирот, ошивавшихся при воротах, и вовсе исчезли бы вместе с монетой, не принеся ни сдачи, ни корзинки с едой. Брагелл ничего ему не сказал, просто отломил половину своего пирожка. И мелочь с тех пор больше не пересчитывал. А вот Йарра успел запомнить всех стражников, служивших под началом молодого старшины, и ни разу не ошибся, запоминая, что кому принести из трактира…
Лес отстоял от города на целое поприще: так тоже было заведено со времён Последней войны. На кондарцев давным-давно не нападали никакие враги, но голую пустошь, по обычаю называвшуюся «старым полем», блюли свято – расчищали каждый год, выходя всем городом, как на праздник. Из-за Змеева Следа Кондар стоял несколько на отшибе, в дальнем северном углу Нарлакской державы. Его жителям нравилось считать себя чуть-чуть особенным племенем, прямыми наследниками бесстрашных сторожей приграничья. Оттого и все праздники у них были немного воинственные, берущие начало в кровавых событиях старины. Объезд Границ, состязания конницы и боевых кораблей, расчистка «старого поля»…
Йарра рассеянно смотрел вдаль, потому что дорога оставалась безлюдной, а до того времени, когда ему вручат сребреник и отправят в трактир за покупками, было ещё далеко. Мальчишки играли в чижа, но он не пытался присоединиться, зная, что его всё равно не возьмут. Вот так и получилось, что он первым заметил повозку, показавшуюся на опушке.
Дома у Йарры почитали многих Богов, но всего более – Отца Небо. Этот Бог воистину являл Свою милость в любой стране, куда бы ни переехали жить Его дети: мальчик коротко вознёс благодарственную молитву, рассмотрев, что из лесу ехал самый настоящий торговец с полной тележкой товара. Если везут товар, значит, Брагелл будет собирать пошлину. А коли так, дело вряд ли обойдётся без развязывания и завязывания корзин!…
– Торговец!… – закричал Йарра и оглянулся на старшину. – Торговец!
Он ещё плохо говорил по-нарлакски, но это слово выучил твёрдо.
Игравшие в чижа бросили палки и тоже стали смотреть на дорогу. Они не ожидали появления повозки, и теперь им было обидно, что смуглокожий заморыш высмотрел её вперёд всех. Они знали: Брагелл навряд ли позволит отпихнуть его в сторону.
Повозкой правил крепкий седобородый старик. Сзади, среди плетёных корзин, чинно сидела пожилая женщина. Пятеро мужчин и ещё одна женщина, помоложе, шли по бокам.
Брагелл приветствовал горшечника и его сыновей, как старых знакомых. Йарра сразу понял, что эти люди не впервые приезжали в Кондар, им здесь верили. Сердце у мальчишки упало: молодые стражники не стали потрошить груз на повозке, просто выслушали старика, Брагелл что-то нацарапал на вощёной досочке и принял деньги. Охотника знали хуже, заставили показать и пересчитать шкурки, и Йарра воспрянул было духом, но и тут ему не повезло. Молодой охотник передал стражникам соболя и двух куниц и завязал свои мешки сам.