Право на поединок
Шрифт:
– Истинно так, – величаво кивнул Йарра. – Я слышал, они не тронули только твою Аррантиаду. Это оттого, что у вас сплошь города и меорэ убоялись соприкоснуться со скверной.
Волкодав приоткрыл глаза и улыбнулся. Эврих же захохотал так, что стали оглядываться сегваны и путешественники-нарлаки, коротавшие время между соседними скамьями. Венн послушал весёлый смех арранта и решил, что при всей неучтивости сказанного мальчишка попал в точку. Аррантиада, несомненно, была страной, далёкой от праведности. А уж что касается скверны, обитавшей в больших городах… Неизвестно почему он вдруг представил себе, что таким же образом отозвались бы о его родине. Эта мысль возмутила Волкодава. Человек, посмевший как-то охаять лесной край в верховьях Светыни, заслуживал наказания немедленного и очень жестокого…
Волкодав подумал ещё и со вздохом решил, что у Эвриха не грех было кое-чему поучиться. Эврих ведь тоже любил свою страну. И родной городишко Фед, не на всякой карте помеченный.
– Когда же меорэ пришли в Шо-Ситайн и полезли на Заоблачный кряж, – с прежней важностью продолжал Йарра, – их глаза поразило слепотой сияние ледяных вершин, отражавшихся в клинках наших героев, и они безо всякой славы убрались восвояси.
– Убраться-то убрались, – кивнул Эврих. – Но в книгах, мною прочитанных, говорится, будто некоторая часть итигулов была всё же пленена и угнана на чужбину. А что рассказывают об этом предания вашего племени?
Он боялся новой неловкости и ограничился осторожным намёком, но Йарра, как и в первый раз, только передёрнул плечами.
– Каждый народ, – сказал он, – рождает свою долю трусов, и мы, итигулы, не исключение. Я, правда, слыхал, будто со времён Последней войны у нас меньше стало плодиться малодушных, недостойных называться мужчинами, и распутниц, готовых возлечь с врагом, чтобы только сохранить свою никчёмную жизнь. Потомки этих немужественных составили особое племя, которое никто, кроме них самих, уже не причисляет к итигульскому роду. Это шаны, изгнанники! Да исчезнет их имя из разговоров мужей!…
Фраза, смахивавшая на заклинание, заставила Волкодава насторожиться. Когда что-то к месту и не к месту призывают исчезнуть, становится ясно, что исчезать оно и не думало. Тут он вспомнил, как Йарра называл свою ветвь племени «истинной». Если кто-то без конца твердит о своей истинности, значит, есть сомневающиеся…
– Я читал, будто угнанные в полон провели в неволе сто лет, – снова заговорил Эврих. – Потом внуки тех, кто не сумел оборониться от захватчиков, вернули себе свободу.
– Они выкупились, продавая кружево и шитьё, сделанное их жёнами! – фыркнул Йарра. – Чего ещё ждать от слабого племени. Говорят, под конец они совсем мирно жили со своими хозяевами, и те провожали их как друзей. Даже снабдили в дорогу едой, одеждой и лошадьми, чтобы ублюдки рабов могли ехать в повозках!
Сказав так, Йарра презрительно сплюнул за борт: по его мнению, детям невольников лучше было вовсе не появляться на свет. Эврих не успел остановить юного гордеца. С соседних скамей возмущённо закричали сегваны, для которых плевок за борт означал немалое оскорбление Подводному Великану. Рыжий Левзик даже подскочил к Йарре и замахнулся, выкрикивая поношение на неведомом мальчику языке. Эврих перехватил его руку:
– Не гневайся, мореход. Он родился далеко от берегов океана и не знает ваших обычаев. Он никому не хотел учинить обиду.
Волкодав говорить ничего не стал. Просто вылез из-под скамьи, сладко зевнул и сел рядом с Эврихом. Как полагалось на сегванских лодьях, во время плавания всё оружие покоилось под палубой, в крепко запертом сундуке. В том числе и Солнечный Пламень. Волкодав сидел и равнодушно смотрел кругом, предоставив разговаривать Эвриху. Йарра потихоньку отодвигался и сползал за него, золотисто-медная кожа покрылась серым налётом. Волкодав слышал, как шуршала его стёганая курточка по рёбрам бортовых досок. Гордый маленький воин, только что собиравшийся бесстрашно разить всех, не удостоенных причисления к его роду, на глазах вновь превратился в затравленного сироту. Волкодаву это зрелище было очень знакомо. Только сам он в возрасте Йарры уже был злобным зверьком, ни от кого не ждущим пощады. Пока он размышлял, какая судьба лучше, подошёл Астамер.
– Повелитель глубин мудр! – непререкаемо заявил хозяин корабля. – Во имя чугунной задницы Туннворна, соображения у вас, сегваны, словно у кур!… Станет владыка древнего моря сердиться на сопливого мальчишку, чужеземца к тому же!… Ха! Неужели кто-нибудь думает, будто Он настолько мелок душой?
Потрепал Йарру по льняному затылку и удалился на корму.
Проводив Астамера глазами, Эврих вдруг спохватился и поспешно выдернул из ведёрка свою берёсту, забыто качавшуюся надписью вниз. Перевернув её, аррант стал придирчиво рассматривать письмена, причём лицо его неудержимо расплывалось в довольной улыбке. Он даже потёр буквы пальцем, сперва осторожно, потом решительнее. Осмотрел палец, ища следы чернил, и заулыбался ещё шире. Его труд выдержал испытание.
Волкодав снова лежал на палубе, устроив руки под головой и закрыв глаза. Морская болезнь, отступившая было, когда он предполагал заступаться за Йарру, опять взялась его мучить. Желудку не сиделось на месте, он противно ёрзал туда и сюда, временами судорожно сжимаясь. Вот потому-то предусмотрительный венн ничего и не ел со вчерашнего дня, несмотря на лукавые уговоры арранта. А когда Эврих и Йарра, устроившись на скамье, разложили съестное, Волкодав отвернулся, борясь с желанием зажать рукой нос.
Если бы его спросили, откуда взялся удивлявший Астамера северо-восточный ветер, он смог бы ответить. Хорошенько прищурившись, он нашёл бы в небе, среди быстрых кучевых облачков, две крохотные чёрные точки. А должное напряжение разума вызвало бы перед умственным взором два знакомых лица: одно – худенькое девичье, обрамлённое пышными светлыми волосами, другое – решительное, скуластое, сероглазое, в рыжем юношеском пуху и таких же рыжих веснушках. Волкодав мог бы даже пояснить, что широкогрудый симуран, нёсший девчушку, был родным братом застреленного над Засечным кряжем… Но никто не спрашивал его, и венн молчал.
Ещё он думал о том, что, кажется, понял, почему Йарра решил считать себя итигулом и рвался в горы, известные ему только по рассказам отца, вместо того чтобы вернуться в Озёрный Край, в племя матери, в знакомую с младенчества жизнь. Всё было очень просто. Для сородичей матери Йарра был бы сироткой, которого каждый в роду подкармливает и жалеет. Зато итигулы обрадуются появлению нового воина, нового копья и кинжала в столетней войне с шанами…
Надо ли говорить, какой путь почётней!
Волкодав, правда, крепко подозревал, что отец Йарры покинул горы как раз затем, чтобы удалиться от этой войны и жить в покое и мире. Просто жить, а не драться каждый день за свою жизнь. Любить жену и растить детей, не опасаясь ни кинжала в спину, ни попрёков за излишнее миролюбие… Может, он потому и отправился на другой материк, что иначе не избежать было возвращения на Заоблачный кряж?…