Право на счастье
Шрифт:
Хассиян, посмеиваясь, протянул руку, помогая встать, и улыбка стала лишь шире, когда Кати гневно проигнорировала его жест. Довольный собой и ее реакцией, император вольготно устроился на стуле, мысленно поздравив себя с победой над страстями и страхами. Страсти целиком и полностью принадлежали ему, страх его милой второй супруге. И Ян отчетливо понимал: отступив — он победил, абсолютно и безоговорочно. И ее гнев являлся прямым свидетельством того, что страх был вытеснен гордостью.
А дальше…
«Осталось лишь убедить ее в том, что власть надо мной принадлежит Катарине, — Ян невольно улыбнулся, — этот прием сработал даже с опытной тридцати четырех летней императрицей Ратасса, и нет сомнений, что нежная наивная Кати просто не устоит.»
Но Катарина видела лишь неприкрытое самодовольство и полагала, что причины были совсем иные.
— Значит месть? — корсет вновь стал серьезной помехой для дыхания.
Кати смотрела на его самодовольную ухмылку и злость туманом застилала все вокруг… Ее разум не стал исключением…
«Дариан притворяться долго не смог, — в ярости подумала девушка, — посмотрим, на сколько хватит вас, драгоценный повелитель Ратасса и… Ортанона!».
Медленно подойдя к Хассияну, Катарина склонилась к его губам и неожиданно страстно даже для самой себя поцеловала. И произошло то, что никогда не происходило ни с королем Шарратаса, ни даже с князем Гаоры… Это упоительное чувство наслаждения от поцелуя, Катарина испытала лишь раз в жизни… в карете с Алиссин. Тепло, нежное, приятное, возбуждающее пробежало по бедрам, затопив все ее существо желанием прижаться, раствориться в нем… В следующее мгновение веер порхающей бабочкой упал на пол, а Кати обхватив лицо императора, продолжала его целовать, казалось, позабыв обо всем на свете… Ее пальцы скользнули по темным волосам, и Ян подался к ней всем телом, обнял тонкую талию, прижимая к себе, запрокинул голову, словно стремясь подняться навстречу ее поцелую… Чтобы в следующую секунду замереть, услышав тихое:
— И это тоже была месть!
Катарина нагнулась, подняла веер, эффектным жестом распахнула и, обмахивая раскрасневшееся после произошедшего личико, неспешно направилась к двери.
Она забыла, что в такие игры можно играть на равных!
Хассиян настиг ее прежде, чем Кати успела прикоснуться к дверной ручке, развернул, прижал спиной к стене и уже не сдерживаясь, впился страстным поцелуем, во все еще самодовольно улыбающиеся губы.
И отслеживать каждое движение, каждый жест, каждый судорожный вздох, чтобы вызвать ответное желание, заставить играть по его правилам в самую бесконечную из игр, что существуют между мужчиной и желанной им женщиной… И снова упираться ладонями в стену, пытаясь одновременно и унять дикий жар, и дать ей почувствовать себя контролирующей ситуацию… Сумел, заставил, и вместо страха тихий, полный осознания своей власти смех… «Наивная Катарина, — он едва сдержал усмешку, — сладкая, нежная, наивная Катарина».
Оторвался от ее губ, произнес с деланным спокойствием:
— А это была месть за попытку меня соблазнить в спальне леди Мертеи…
Катарина нервно кусала покрасневшие от поцелуев губы, но в то же время… соблазн заставить его стонать от желания, а затем насмешливо оставить ни с чем, оказался слишком велик…
Белоснежная рука метнулась к сильной шее, обняв и притянув его снова. Она потянулась и сама, закрывая глаза и позволяя превратить поцелуй в нечто большее…
В этот поистине упоительный миг Ян был безмерно благодарен женской привычке закрывать во время поцелуя глаза, потому что даже с его железной выдержкой скрыть торжествующую ухмылку он был бы не в силах.
И он уже знал, что следующим ее действием, будет очередная проверка собственной власти над ним.
— Остановитесь, — весьма предсказуемо потребовала Катарина, и едва повинуясь ее требованию, император отошел, нагло добавила, — а это была месть за… бессонную ночь! И ваши издевательские дары!
Откинув голову Хассиян расхохотался, чрезвычайно довольный и ее поведением и ее словами, тем, что уже знал — эту игру даже сейчас можно довести до логического, в его понимании, конца. Но весьма увлекательное развлечение прервал лорд Анеро, спешно вошедший в зал за документами и даже не подозревающий о том, что прервал монаршьи любовные игры. Анеро вздрогнув едва заметил исполненный бешенства взгляд императора и мгновенно ретировался. Но поздно! Катарина, внезапно осознавшая возможные последствия их «отмщений», поторопилась покинуть помещение.
— До вечера, моя дорогая, — произнес ей вслед император.
Катарина распахнула двери, повернулась и с вежливой улыбкой ответила:
— Если я этого пожелаю!
Последующие события слились для Катарины в нескончаемую череду поздравлений ее с новым статусом, откровенно завистливых взглядов и льстиво-приторных улыбок.
Но, воистину, всю гамму чувств придворных она познала, едва прозвучал ее новый титул — герцогиня Катарина тае Дартан… Ярость, изумленные взгляды на подчеркнуто невозмутимого императора и снова — ярость! Она знала, что будет тяжело, но… даже при дворе Шарратаса к ней относились с большим сочувствием, чем здесь.
Возвращаясь домой, Кати невольно подтянула ноги к подбородку, и, обняв колени руками просидела до самого особняка Вилленских. Ни родители, ни необычайно бледная Элиза не сказали и слова о ее недостойном поведении. Для всех Вилленских произошедшее было и шоком, и теми самыми сбывшимися надеждами, ради которых наследники Ортанона прибыли в Ратасс.
И едва вошли в дом, Елизавета тихо спросила:
— Побыть с тобой?
Катарина кивнула, и слезы проложили блестящие дорожки по бледным щекам.
Они так и просидели с Элизой до наступления тьмы, болтая о придворных и порядках при дворе императора. Элиза рассказывала многое, но внезапно тихо спросила:
— Кати, а ты… его любишь?
— Нет, — ответила девушка не задумываясь, — и любить не буду.
— Почему? — удивилась Елизавета.
Катарина, лежащая на постели в ночной сорочке, села, невольно обняв плечи, грустно ответила:
— Матушка всегда учила видеть в людях хорошее, видеть светлые стороны, потому что истинные леди всегда… светлы душой и телом. И я старалась, я очень хотела быть истинной леди, только… Это очень больно, потому что потом приходит разочарование… А мужчины, Элиза, они лишь в начале кажутся добрыми и ласковыми, но они… все они звери. Они не ведают жалости, сострадания или…
— Но император любит тебя! — воскликнула юная баронесса.
— Ты не ведаешь, о чем говоришь, — Кати печально улыбнулась, — мне сложно понять, чего в его любви больше — страсти, желания, любопытства или… политической выгоды. А любви, Елизавета, той любви, о которой мы так мечтали, той где нежность и забота идут рука об руку до самой старости… ее нет, Элиза… ее просто нет!
— Нельзя так говорить, — возмутилась девушка, — Его Величество дал тебе титул, он ввел тебя в свой род и теперь ваши дети могут претендовать на престол и когда императрица умрет, а она старая, ты станешь императрицей! — и завистливо добавила, — Он любит тебя, Кати.