Право на Тенерифе
Шрифт:
– Нет, это все не могло повлиять. Больше ничего?
– Нет, больше ничего.
– Была простуда, точно не ангина? Антибиотики врач не выписывал?
– Нет, это точно не ангина. Врач сказала, обычный ОРЗ.
– Не было тошноты, рвоты, поноса?
– Нет, не припомню.
Надежда Максимовна все это записывала в историю болезни. Тут только Юля заметила, какими глубокими морщинами было изрыто ее лицо, и как крашенные сухие волосы не могли скрыть ее возраст. Ей показалось, что врач уже давно должна была уйти на пенсию, но не уходила, видно, потому что в больницах таких грамотных докторов почти не осталось. Не отпускали, значит. Это вселяло надежду.
– В
– Нет, никогда не было. – сдвинув брови, отвечала Юля.
– У бабушек, дедушек? – продолжала расспрос Надежда Максимовна.
– Нет, ничего такого.
– Кровь в моче когда-нибудь была?
– Нет.
– Делали УЗИ почек раньше?
– Нет, ни разу.
– Есть аллергия на что-то? Продукты, цветение, шерсть животных?
– Нет, ничего не было никогда.
Доктор усердно писала совершенно неразборчивым почерком все ее ответы в анамнез. Юля ковыряла лицо, ожидая, когда же ей скажут самое главное.
– Значит так, ваш ребенок поступил с выраженной олигурией, отечным синдромом. Лечение назначаем с сегодняшнего дня.
– Что такое олигурия?
– У нее снижен диурез. Она за полдня писала всего 80 мл. А выпила 400 мл. – На большие удивленные глаза Юли врач недовольно фыркнула, – хотите сказать, что не заметили, что у вас ребенок не мочится почти?
– Нет! Как я могла заметить? Она же взрослая девочка, сама ходит в туалет, – забормотала виновато Юля.
– Кате уже начали капать внутривенно кортикостероидные гормоны – преднизолон. Помимо этого, она будет получать Курантил для улучшения кровообращения, будем колоть Гепарин для предотвращения образования тромбов. При приеме преднизолона повышается риск возникновения тромбов. Также будем давать глюконат кальция, так как при приеме преднизолона опять-таки вымывается кальций. Еще прокапаем курс антибиотиков, потому что в данном состоянии у нее повышенный риск осложнений в виде бактериальных инфекций. И самое главное, сейчас согласовываем альбумин, так как у нее уровень альбумина слишком низкий, его нужно поддерживать на определенном уровне. Еще будем капать Лазекс – это мочегонное средство, чтобы снять отеки.
– А почему альбумин согласовывать? Это что-то особенное?
– Да, это плазма крови с большим количеством белка. Катя потеряла много белка, и ей нужно делать переливание крови, чтобы восстановить его уровень. Не переживайте, это будет простерилизованная плазма, риска заражения нет.
– Так она белок теряет или альбумин, не понимаю? – Юля окончательно запуталась.
– Альбумин это одна из фракций белка, – пояснила врач, улыбаясь так снисходительно, словно Юля была совсем глупенькой, а эта информация была общеизвестной. – При гломерулонефрите теряется белок, в основном его фракция – альбумин. Поэтому переливаем альбумин. Но в анализах мочи смотрим на потерю общего белка.
От такого огромного перечня незнакомых препаратов и процессов у Юли поплыло перед глазами. Но она все-таки мысленно успела зацепиться за что-то важное.
– Можно спросить: а гормоны не опасны? Нельзя без них?
Врач недовольно вздохнула.
– Это основное лечение гломерулонефрита. Другого препарата, чтобы вывести пациента в ремиссию, просто нет. Не буду скрывать, преднизолон – препарат крайне токсичный, с рядом реальных побочных действий. Но все эти побочные действия развиваются не сразу, поэтому вам сейчас не нужно забивать себе этим голову.
– А сколько же будет длиться лечение?
Надежда Максимовна снова устало вздохнула.
– Мы еще только начинаем лечение, о чем можно
– Полгода?! – воскликнула Юля.
– Будем надеяться, что это не ваш случай. – Сказала жестко доктор. – У 30% детей после выхода в ремиссию заболевание не возвращается. Однако у 70% детей происходят рецидивы, и болезнь становится хронической.
Последние цифры привели ее в еще больший ужас. Они были просто шокирующими, в них невозможно было поверить. Если видишь такую статистику в маркетинговом отчете, то это не очень хорошо, но жить можно, можно выкрутиться, что-то где-то подкорректировать, перераспределить средства, потоки. Но когда в отчете речь идет о жизни твоего ребенка – 7 к 10, что у него уже не будет здоровья – от такой статистики невозможно дышать.
Когда Юля вышла из кабинета врача, у нее тряслись колени и дрожали руки, ей хотелось вырваться из этого жуткого места с облупленными стенами, с ремонтом столетней давности, выплакаться вволю, хоть на улице, под окнами корпуса. Ей казалось, что все было разрушено, вся ее жизнь, ничего не имело значения больше. От нее самой ничего не осталось прежнего, лишь тень, которой нужно было продолжать работать и выхаживать дочь.
Юле казалось, что лишь только она выйдет из кабинета, и все поймут по одному ее жалкому виду, какая катастрофа обрушилась на нее. Однако по коридорам ходили усталые равнодушные мамочки с маленькими смеющимися детьми. Никто из них не подозревал, какие трагедии порой разыгрывались в ординаторской. А Юле нужно было идти к Кате.
«Это и есть наша жизнь, страдание неотделимо от нее. – Сказала себе внезапно Юля. – Она сурова и беспощадна, а вовсе не прекрасна. И страдание повсюду. Просто мы, всегда сытые и уверенные в завтрашнем дне, мещане, забыли об этом, отвернулись от тех, кто живет в страдании, будто их нет, будто все плохое может случиться с другими, но с нами – упаси боже, никогда. Мы-то – счастливчики. Нам всегда везет. Вот и повезло. Сейчас мы оказалась в гетто, за колючей проволокой, по ту сторону от света, и все страдания больных и обездоленных я прочувствую на своей шкуре».
В общем, она не имела права даже на скупую слезинку; она обязана была сделать вид, будто давешнего разговора между ней и врачом не было. Она встала к окну, отвернувшись от всех, подождала, когда глаза просохнут, а затем пошла к дочери.
Весь день Юлю мучил вопрос о том, как мог здоровый ребенок внезапно заболеть, без какого-либо повода и намека, да так серьезно. Она пыталась в мыслях и памяти своей отыскать причину. Она читала в Интернете бесконечные статьи с неправильной информацией и надумывала истоки болезни. Потому что она не умела отличить лживые публицистические статьи, написанные копирайтерами, несведущими в медицине, от медицинских научных статей. Она даже не могла понять, что большинство научных статей и то безнадежно устарели и не могли пролить свет на истинные причины заболевания.
Юле казалось, что стоит только понять, отчего это началось, в какой момент была совершена ошибка, и все станет на свои места. Но отчего ей так думалось, она сама не знала. Ведь жизнь – не компьютерная игра, в ней нет кнопки ‘Save’, нет кпопки ’Load’. Второго шанса прожить все те же события уже никогда не будет. Совершенно все равно, отыщет ли она точку, в которой совершена ошибка, или нет. Это не изменит ровным счетом ничего. Единственное, что остается – это смириться с тем, как все есть, и бороться с грядущим. С неизбежным.