Право на жизнь
Шрифт:
В камере зажигается свет. Маячивший из угла в угол С о к о в н и к о в настороженно останавливается. Поднимается на нарах и м р а ч н ы й п а р е н ь. Гремя связкой ключей, дежурный открывает железную дверь, пропускает Треумова в камеру и снова запирает ее за ним.
Подождите тут, пока я выясню, что с вами дальше делать. (Уходит.)
Треумов устало опускается на нары.
С о к о в н и к о в (неожиданно
М р а ч н ы й п а р е н ь. Цыц, гнида.
Соковников испуганно замолкает.
(Треумову.) Ты, закурить нема?
Треумов молча протягивает ему пачку сигарет. Мрачный парень неторопливо закуривает и прячет пачку к себе в карман. Треумов безучастно наблюдает за ним. Соковников завистливо вздыхает, но попросить сигарету не решается и подходит к Треумову.
С о к о в н и к о в. Что за птичка к нам залетела? Ну, подними головку, не стесняйся… (Узнав, с уважением.) Э, да это никак сам председатель колхоза! Помните меня, Артем Николаевич?
Т р е у м о в. Нет.
С о к о в н и к о в. Шабашник я, Соковников. Наша бригада в прошлом году рядилась в вашем хозяйстве коровник строить, да в цене не сошлись. Помните?
Т р е у м о в. Помолчи ты, ради бога. Плохо мне…
С о к о в н и к о в. А кому тут хорошо?
Мрачный парень хохотнул.
А я еще с ужасного похмелья, дрожит все внутри. Состояние как… как у собаки, которую машина переехала. (Откашливается.) Вот и голос даже срывается. За что вас, Артем Николаевич?
Треумов молчит.
А я вот по-глупому залетел. Кончили мы подряд, детский садик в деревне Ачинской. Получили деньгу за работу и на месяц решили разбежаться, отдохнуть… Теперь долго придется отдыхать, прокурор санкцию наложил… В общем, добрался я до станции, купил билет и зашел в вокзальный ресторан — остограммиться. Так, для общего тонуса. Только принял, а тут диктор объявляет, что мой поезд задерживается на три часа двадцать минут. Плюнул я с досады — уж очень домой хотелось побыстрей попасть — да и присел в зале под пальмой. Очнулся я уже в этих стенах. Следователь говорит, что, когда меня брали, я уже мог творить маленькие чудеса, уголовно наказуемые. А на прощанье, говорит, зеркальную витрину буфета бутылкой из-под шампанского укокошил. Теперь судить будут… Когда же наконец эти безобразия на транспорте кончатся?! Нет, вы только подумайте, Артем Николаевич, скорый поезд может опоздать на три часа двадцать минут?!
Треумов невольно улыбается.
Не могу успокоиться. У вас сигаретки еще не найдется?
Треумов ищет по карманам сигареты, но не находит их.
Т р е у м о в. Дай сигареты.
Мрачный парень не удостаивает его ответом, переворачивается на другой бок.
Слышишь?
С о к о в н и к о в. Не трогайте его, Артем Николаевич, страшная личность!..
Т р е у м о в (подходит к парню). Встань.
С о к о в н и к о в. На кого вы тянете?!
М р а ч н ы й п а р е н ь. Ну, встал…
Одним коротким точным ударом Треумов сбивает его с ног.
Т р е у м о в. Сигареты.
Мрачный парень, сразу присмирев, отдает пачку и, что-то ворча, уходит в дальний угол камеры.
С о к о в н и к о в (закурив). Лихо. Где это вы так научились?
Т р е у м о в. Откуда ты такой разговорчивый?
С о к о в н и к о в. Соковников Герман Васильевич, бывший научный сотрудник… (Затягивается.) Ох, хорошо как! Глаза оттягивает… Вы тоже закурите, Артем Николаевич, и говорите со мной, снимайте напряжение. А то ведь с вашим настроением и руки на себя наложить можно.
Т р е у м о в. Вы же говорили, что шабашник?
С о к о в н и к о в. Я не темню. Бывшим я стал после очередного скандала с женой. Ей справедливо казалось, что я мало зарабатываю денег, — собственно, всем женам так кажется… В тот день я пришел к себе на работу, заложил в счетно-электронную машину данные о себе, и через минуту она выдала ответ. Языком цифр она сказала мне: «Дурачок, ваши желания с женой и твоя зарплата в обозримом будущем не пересекутся. Меняй коньки на санки, научный сотрудник». Я задумался. Уж кто не соврет тебе, так это машина. Ну, воровать я не умею, поэтому по зрелом размышлении я выбрал другую тропку — пошел на промысел с бригадой шабашников…
Мрачный парень заворочался в своем углу. Соковников испуганно замолкает.
(Тихо.) Вы берегитесь его!.. Да, теперь я и слесарь, и столяр, и бетонные работы могу. Работа, конечно, тяжелая — от зари до ночи. Без выходных, профсоюза и бюллетеня. А мозоли — так можно ножницами срезать, вот! (Показывает.) Зато и получаешь полной мерой! Жена сейчас души во мне не чает, теща картошку по первому требованию жарит, дом — чаша полная, и на собраниях никто не корит. Нет, хорошо быть простым работягой!
Т р е у м о в. Но когда вы были инженером, вы двигали дело вперед?
С о к о в н и к о в. Да ну там — двигал! Только присутствовал при этом. Отец виноват. Он был рабочим, и ему, видите ли, хотелось, чтобы сын стал инженером!.. Что касается морального удовлетворения, так теперь у меня его выше головы! Если раньше я на поклон к разным умельцам ходил — слесарям, плотникам, малярам, — то теперь ко мне бегают! А я еще подумаю, пойти или нет. Денег-то у меня больше, чем у них, инженеров этих…
Т р е у м о в. Своеобразный вы человек, Соковников.
С о к о в н и к о в. Да? Я иногда тоже так думаю. Все рвутся карьеру себе делать, а я нет. Меня устраивает мое нынешнее положение. Верите, Артем Николаевич, когда я был еще пацаном, то лягу в постель и по ночам мечтаю, как женюсь на дочери академика, у которого шестикомнатная квартира, дача громадная и денег невпроворот! Потом академик умирает, а хозяином всего становлюсь я, другие мечтают стать космонавтами, а я вот об этом! Странно, да? Я даже сам себе удивляюсь!