Право – язык и масштаб свободы
Шрифт:
С другой стороны, свобода получает всестороннее формально-юридическое признание в качестве ценности (блага). Конституция Российской Федерации прямо объявляет свободу (точнее, «свободы» – во множественном числе) высшей ценностью (ст. 2). В дальнейшем свобода сама описывается как объект одного из личных конституционных прав («право на свободу и личную неприкосновенность») и, наконец, конкретизируется в виде веера множественных специальных «свобод» (свобода слова, мысли, совести, передвижения и др.).
Правда, следует обратить внимание на то, что свобода, будучи правовой ценностью универсального характера, практически не играет никакой роли в сфере заслуг. В отличие от наказания, для поощрения даже не требуется, чтобы действия награждаемого лица носили добровольный характер: совершение деяния
Объективная ценность свободы состоит в том, что она является необходимым условием для самореализации человека, позволяя ему по собственному усмотрению определять цели и средства своей деятельности. Свобода воспринимается как подлинное благо, поскольку именно от наличия или отсутствия свободы зависит то, сможет ли человек самостоятельно находить пути удовлетворения своих материальных и духовных потребностей. Чем большими возможностями свободного выбора обладают субъекты правовой жизни, тем интенсивнее происходит самоорганизация, и наоборот. Свобода и самоорганизация – понятия если не равнозначные, то, во всяком случае, вполне соотносимые. Отсутствие свободы или ее крайняя узость могут привести к серьезному социальному напряжению, вызванному накоплением нереализованных интересов, что в конечном счете угрожает гражданскому миру, согласию и солидарности. Если юридический опыт носит для отдельных индивидов или целых социальных групп травматический характер, то есть причиняет им страдания, то он может стать причиной утраты ими лояльности к правопорядку.
Если в правовой системе низок уровень допустимой свободы (например, в деспотических и тоталитарных государствах), то этим нисколько не обеспечивается устойчивость ее развития. Динамическая система не может замереть в равновесном состоянии, поэтому при отсутствии возможностей для самоорганизации (развития) альтернативой является лишь энтропия (деградация).
Чтобы общество сохраняло устойчивость, в его структуре должны присутствовать участки пониженной социальной упорядоченности; эти проявления энтропии выполняют созидательную функцию, поскольку без них социальная система не имела бы резервов самоорганизации. С точки зрения синергетического подхода, зоны социальной аномии необходимы системе для поддержания собственной жизнеспособности, как источник самоорганизации [174] .
174
См.: Бачинин В.А. Синергетическая методология и социология права//Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века. Материалы международной научной конференции. СПб., 2001. C.15–20; Он же. Основы социологии права и преступности. СПб., 2001. С. 34–45.
Однако ценность свободы реализуется через акт выбора, который связан с отказом от альтернативных возможностей и тем самым представляет собой в известном смысле ограничение свободы. Согласно Гегелю, свобода воли – это неопределенность, стремящаяся стать определенностью: «Я не только волит, но волит нечто. Воля, которая… волит только абстрактно всеобщее, ничего не волит и поэтому не есть воля. Особенное, что волит воля, есть ограничение, ибо воля, чтобы быть волей, должна вообще себя ограничивать. То, что воля нечто волит, есть ограничение, отрицание» [175] .
175
Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 73.
Например, осуществив свою законную свободу находиться в определенное время в некотором месте, человек тем самым ее существенно ограничивает, так как отказывается от огромного разнообразия других возможностей, которыми он до этого располагал. Свобода актуализируется в момент принятия решения, как поле выбора; но когда выбор совершается, свобода перестает существовать – по крайней мере, в отношении того действия, которое уже совершено, так как отменить его нельзя.
Как никто не может обладать бесконечно большой суммой денег, так невозможен и неограниченный объем свободы, если понимать ее в более или менее приземленном и конкретном смысле. Свобода, не имеющая границ, превращается во что-то иное, поскольку свобода всегда существует «от» чего-то и «для» чего-то. Если устранить ограничения по объему, содержанию и цели, то свобода перестает быть инструментальной ценностью, утрачивает свое меновое значение. Не утрачивая своего конструктивного значения, при отсутствии или недостаточности сдерживающих факторов свобода одновременно становится опасной и разрушительной силой.
Но тогда возникает вопрос об источниках ограничения: кто определяет границу свободы? Ведь она существует и является ценностью лишь внутри социальных рамок, которые должны носить вполне конкретный характер, а значит, кем-то должны устанавливаться и контролироваться. Здесь можно предложить условную структурную модель свободы как своеобразного тройственного обмена, в котором участвуют: первая сторона – сам субъект, обладающий свободой; вторая сторона – те лица, чьи интересы затрагиваются в процессе реализации его свободы; третья, скрытая сторона – тот, кто определяет границы свободы, то есть решает, что позволено свободному человеку. Естественно, что субъект, принимающий решения в отношении других лиц, может идентифицироваться как носитель власти. Третья, скрытая сторона свободы – это власть, и только она может установить предел свободы.
Таким образом, свобода в обменных категориях может рассматриваться как беспрепятственное циркулирование обменных отношений, урегулированное властью; свобода без властной регуляции непредставима, невозможна как социальный факт.
Юридическая свобода существует для того, чтобы быть использованной, а сам акт свободного поведения направлен на достижение конкретных социальных благ. Свобода не беспредельна, а ограничена общественно допустимыми целями, иначе говоря, ее конкретный объем определяется иными социально-правовыми ценностями.
Конечно, нельзя отрицать, что правовые предписания в каком-то смысле ограничивают свободу субъектов, сужая круг альтернатив и подталкивая к определенному выбору. Но сами по себе ограничения вовсе не являются препятствием для человеческой свободы. Как верно подчеркнул Н.О. Лосский, «наличность таких необходимых форм не есть уничтожение свободы. Нелепо было бы утверждать, что я лишен свободы ввиду существования закона «2х2=4» или ввиду закона, согласно которому, если я совершу деяние, причиняющее страдание какому-либо существу, то и сам я наверное буду хотя бы частично неудовлетворен своею деятельностью» [176] .
176
Лосский Н.О. Свобода воли//Избранное. М., 1991. С.554.
Свобода здесь определяется не столько тем, в каком отношении находятся действия субъекта к объективным ограничениям, сколько тем, принимает ли он решения самостоятельно или под давлением чужой воли. Право задает условия и границы, в которых протекает свободная активность субъектов правовой жизни, но человеческая воля в сфере права остается свободной и часто непредсказуемой. В целом взаимодействие правовых требований и свободной воли удачно моделируется в образе шахматной доски [177] . Участники играют по правилам, которые не ими установлены, но в рамках этих правил имеют достаточную свободу выбора. Хотя правила остаются одинаковыми, ходы всякий раз делаются разные, и поэтому практически не бывает совершенно одинаковых шахматных партий. Точно так же в государственно-правовой жизни юридические нормы, будучи опосредованы человеческой волей, все время реализуются по-разному.
177
См., напр.: Пигалев А.И. Культура как целостность (Методологические аспекты). Волгоград, 2001. С. 419.