Правоохранительные и судебные системы глазами рецидивиста
Шрифт:
Наоборот я был очень заинтересован вести себя цивилизованно и не нарушать закон, поскольку в противном случае терял квартиру (1 млн. руб. в современных ценах) и получал еще одно уголовное дело! Поэтому «неприязненные отношения» не могли быть для меня мотивом противоправных действий. Да и к тому же сама Лариса указывала, что «ехала мириться с ним, по просьбе моего адвоката». Правда компанию себе подобрала не очень мирную, да еще и два «пистолета за пазухой», в смысле захватила два диктофона, чтобы верней записать «условия примирения»!
Т.е., мотива для «противоправных действий» у меня не было никакого, наоборот был мотив для избегания любой двусмысленной ситуации, похожей на ссору
2) В приговоре суда утверждается, что ВСЕ свидетели подтверждают факт оскорбления нами Ларисы словами «сволочь» и «скотина», однако это противоречит материалам дела.
Понятно, что если все свидетели единодушны в своих показаниях, тогда вероятность, что они говорят правду повышается. Но это при условии, что у них не было возможности договориться до дачи показаний и не было заинтересованности помочь одной из сторон. Суд формально предусматривает, что все свидетели, до допроса не должны общаться между собой или со сторонами. Но реально, никто не может проконтролировать этот момент, поскольку встречи могут иметь место вне здания суда. Насчет заинтересованности свидетелей у законодателя нет четкого определения, что считать заинтересованностью свидетеля, поэтому здесь суды трактуют это понятие так, как им выгодно в тех или иных условиях.
Заметим, что суд не принял в качестве доказательств аудиозаписи, сделанные с двух диктофонов, которые предоставила суду Лариса. Во-первых, записи не были приобщены к делу законным способом. Во-вторых, она приобщила их только через год после событий, а за это время их можно было отредактировать в какую угодно сторону. Современная техника это позволяет. Доказать, что была такого рода редакция записи можно, только если для анализа используется более совершенное оборудование, чем то, что для коррекции записей. Всем ясно, что у судмедэкспертов не самая современная аппаратура и программное обеспечение, что ставит под сомнение любые их выводы.
Тем не менее, судья Борисова прослушала в заседании данные записи и не обнаружила, уличающих нас фактов, не услышала оскорблений с нашей стороны. Поэтому суд оперировал только субъективными показаниями свидетелей произошедшего.
Посмотрим было ли единство в показаниях свидетелей:
— Свидетели: Вайнер, Тимченко (174 л.д.) — не слышали от меня этих слов ни в чей адрес.
— Свидетель Сорокина (150 л.д.) указывала, что оскорбительные слова предназначались всем, т. е. безадресно. А это не составляет состав преступления. Кроме того, она указала на слова: «сволочь» и «истеричка». Но слово «истеричка» никто из свидетелей, включая саму Ларису не подтвердил, что уже указывает на надуманность данного свидетельства. А слово «сволочь», как Сорокина сама уточнила чуть позже (160 л.д.), произносилось по её мнению во множественном числе, т. е. тоже безадресно.
— Оскорбление от меня в адрес Ларисы якобы слышала только один свидетель обвинения, пристав Конюхова. Но и она вначале просто утверждала, что оскорбления были, но вспомнить конкретных слов оскорбления она не может (132 л.д.) и только после наводящего вопроса адвоката Ларисы (137 л.д.): были ли произнесены мною конкретно слова «скотина, сволочь», Конюхова подтвердила что «да». Однако, в соответствии с ч.2 ст.189 УПК РФ наводящие вопросы запрещены, а доказательство, полученное с нарушением закона (ст.75 УПК РФ) не должно приниматься судом во внимание. Правда кто бы из судей соблюдал эти законы.
— Еще больше путаницы в показаниях свидетелей в отношении Натали.
— Сама Лариса первоначально (в письменном заявлении в РОВД на следующий день после разбираемых событий) указывала на нецензурную брань в ее адрес от нас в рассматриваемой ситуации, без уточнения слов оскорбления. Позже на суде, она утверждала, что и я и Натали обозвали ее одинаково: «сволочь» и «скотина» — уже одно это должно было вызвать недоверие суда (когда это мужчина и женщина ругались одинаково, в точности одними и теми же словами?). Более того, нецензурной брани никто из свидетелей не слышал, что уже указывает на лжесвидетельство Ларисы уже в самом первоначальном ее заявлении в РОВД. Этому суд вообще не дал никакой оценки. Но ведь если гражданка позволила себе явно «приукрасить события» даже по отношению к показаниям своих же подружек свидетелей, то откуда у суда уверенность, что она вообще не выдумала все наши «противоправные действия» от начала и до конца!
Ни данный суд, ни последующая кассация никак не объяснили, почему суд принял одни показания свидетелей и отверг вышеуказанные их показания. Это делает решение суда немотивированным. С другой стороны, судьи сами же в «Обзоре практики применения судами НСО процессуальных норм, регламентирующих составление приговоров. 2008 г.» (далее — «Обзор Облсуда») (стр.6) указали, что «требования закона соблюдались не всегда, в приговорах имели место предположения, допускались противоречивые выводы, оставлялись без внимания доводы защиты, что влекло отмену приговоров». Так почему же в нашем случае наши доводы остались без внимания, без какого-либо комментария? Почему ни в одном решении суда нет ссылок на листы дела, подтверждающие, что свидетели действительно слышали те слова, что указаны в решении суда? Ведь такое так называемое «доказательство» не является достоверным и обоснованным!
В любом случае, как мы только что видели, единства в показаниях свидетелей нет, фактически никто из свидетелей однозначно не подтвердил факт оскорбления вышеуказанными словами. А все неточности должны в силу презумпции невиновности трактоваться в пользу подозреваемого (обвиняемого), что в силу необъективности суда не случилось!
3) В приговоре утверждается, что все свидетели были объективными и незаинтересованными, однако это противоречит фактическим обстоятельствам дела:
Такой, очевидно неверный вывод суда, реально опосредован отсутствием четкого определения законом понятия «заинтересованность». Это приводит к тому, что суд учитывает в основном только материальную заинтересованность, которую в случае свидетелей доказать чаще всего невозможно. В нашем случае два свидетеля обвинения — близкие подруги «потерпевшей», одна приятельница близкой подруги, другая приятельница этой самой приятельницы. Всем ясно, что эти подружки и приятельницы будут поддерживать свою подругу, доверяя ей в оценке ситуации, полагая, что они оказывают той тем самым помощь. Кроме того, по логике заинтересованность в искажении показаний возникает, когда «свидетель» показывает против того человека, который перед этим завел на него административное или иное дело. Например, стороны в судебном разбирательстве, по определению являются заинтересованными сторонами, и к их показаниям надо относиться скептически, проверять их фактами. В нашем случае, и я и Натали подали административные иски против свидетелей приставов, а они против нас. Это делает показания приставов заинтересованными. Но, ни судья Борисова, ни последующие суды, ни эту заинтересованность свидетелей, ни иную никак не учитывали.