Правоохранительные и судебные системы глазами рецидивиста

Венский Виктор

Лариса привела в мою квартиру приставов, введя их в заблуждение о наличии у меня совместно нажитых вещей (суд обнаружил из 6 позиций, указанных в списке только мой сотовый телефон, который является моей личной вещью). Зато после разбираемых событий, Лариса подала на арест всего имущества, которое переписала в момент данного посещения нашей квартиры, что и являлось одной из целей ее прихода в мою квартиру (правда на этот раз в ходатайстве ей отказали). Оскорбительным для меня в данной ситуации является то, что Лариса заставила искать приставов вещи, которые сама перед этим спрятала, более того она настаивала на включении в список описи вещей, вещи, принадлежащие моей невесте (холодильник, стиральная машина). Лариса, по сути, обвинила меня в воровстве (укрывательстве) части совместно нажитых вещей, что безусловно является унижением моей чести и достоинства (две неожиданные проверки приставами вещей, указанных Ларисой, у меня в квартире не обнаружили, позднее суд признал, что требовать с меня то, чего у меня нет незаконно). По вине Ларисы я оказался фактически в одних плавках,

в болезненном состоянии, на холодной лестничной клетке (посягательство на здоровье). Куда уж неприличней — оказаться раздетым перед незнакомыми женщинами, да еще и на холодной лестнице!? Лариса на суде цинично заявила, что она меня видела всякого, поэтому это не оскорбление. Но кроме нее, в этом состоянии меня видели Тимченко и Сорокина. У меня возникло ощущение незащищенности себя и своей семьи, как от произвола судебных приставов, так и от издевательских действий Ларисы, которые покрывались этими приставами.

И хотя я был не виноват в данной ситуации, мне было крайне неловко и перед невестой, что я «втянул» ее в эту ситуацию, где ее так унизили и к тому же поцарапали.

Решение суда о том, что Лариса не царапала мою невесту, Натали, лишено всякой логики. Действительно, судом установлено, что царапины появились на руках Натали именно в момент исполнительных действий, поскольку свидетели подтвердили, что она жаловалась по телефону о том, что ее поцарапали. А свидетель обвинения Сорокина видела покраснения на руках Натали в тех местах, где судмедэксперты обнаружили царапины. Никто из свидетелей не видел, чтобы Натали сама себя царапала, а по их утверждению Натали всегда была на виду, как минимум у двух свидетелей. Никто, кроме Ларисы в рассматриваемой ситуации не касался Ларисы, за исключением Тимченко, которая оттолкнула Натали от двери, от чего та ударилась спиной, но царапины на руках от этого образоваться не могли. Более того, свидетель Сорокина признала (159 л.д.), что когда Лариса сопротивлялась выведению из квартиры, то она вполне могла нанести кожные повреждения Натали. Суд не дал должной оценки этим показаниям Сорокиной. Мнение суда о невиновности Ларисы основываются только на том, что у Ларисы якобы «совсем не было ногтей, а у Натали был маникюр». Но где сказано, что можно поцарапать только длинными ногтями? И как тогда объяснить наличие царапин? Факты в совокупности однозначно свидетельствуют о наличии у Ларисы мотива (ревность) и возможности нанесения телесных повреждений. Методом исключения легко доказывается, что только она могла оцарапать Натали. При этом суд проигнорировал как мои показания по данной ситуации, так и Натали, хотя они дополняли друг друга и были последовательны на всем протяжении судебных разбирательств. В то время как показания Ларисы и ее подруг периодически менялись.

Кроме того судом явно нарушены следующие нормы УПК РФ:

1) Непрекращение уголовного дела судом при наличии оснований, предусмотренных статьей 254 настоящего Кодекса.

В нашем случае суд не прекратил уголовное дело в соответствии с ч.1 этой статьи, в связи с истечением сроков давности (ст.24 ч.1 п.3 УПК РФ). Об истечении сроков давности суду было известно до начала повторного разбирательства в апелляционной инстанции, которое регламентировано в этой части теми же законами, что и 1 — я инстанция. Тем более, что первое апелляционное разбирательство прекратило дело именно по истечении сроков давности.

Более того, суд, игнорируя данную норму права, отложил наши ходатайства о прекращении дела в связи с истечением сроков давности до окончания судебного разбирательства, мотивируя это тем, что они якобы противоречит нашим апелляционным требованиям. Компетентная поддержка наших адвокатов нашего мнения ни к чему не привела. Как-то все это не напоминает даже отдаленно объективное, незаинтересованное разбирательство.

2) Суд нарушил принцип объективности и беспристрастности постановки приговора (см. выше).

3) Суд сделал выводы и указал их в постановлении и в обосновании приговора, не имея для этого никаких законных оснований, тем самым нарушены положения п.2 ст.17 УПК РФ.

4) Суд явно нарушил наше право на защиту, по существу, отказывая в праве предоставлять доказательства нашей невиновности, через истребование документов из других судебных разбирательств, имеющих непосредственное отношение к разбираемой ситуации (ч.1 ст.47 УПК РФ). Более того, закон обязывает суд обеспечить подсудимому возможность осуществления его прав (ч.1 ст.11 УПК РФ) всеми незапрещенными законом способами (ч.2 ст. 16 УПК РФ) от чего суд недвусмысленно уклонился.

5) Суд нарушил равенство прав сторон в судебном разбирательстве (ст. 244 УПК РФ) явно приняв сторону обвинения.

Судом неправильно применен уголовный закон:

6) Как указано в «Обзоре Облсуда» (стр.2): «суд не вправе ссылаться в подтверждение своих выводов на собранные по делу доказательства, если они не были исследованы судом и не нашли отражения в протоколе судебного заседания» и далее по тексту как раз приведен пример таких «доказательств» в виде заключения эксперта, которое в суде не оглашалось, судом не исследовалось.

В нашем случае, суд первой инстанции неправомерно прекратил дело в части обвинения нас по ч.1 ст.115 УК РФ, не исследуя в суде по существу заключения судмедэксперта о средней тяжести, принимая это заключение как факт, не подлежащий проверке и анализу изложенных там выводов. Это противоречит ч.1 ст.88 УПК РФ, в соответствии с которой, каждое доказательство

подлежит оценке и ч.2 ст.17 УПК РФ, которая указывает, что никакие доказательства для суда не имеют заранее установленной силы. Закон не предусматривает в этой части исключение для актов судебной экспертизы. Основанием прекращения дела в этой части стало только наличие в заключении эксперта слов о наличии признаков ч.1 ст.112 УК РФ. Но именно эти-то признаки суд не исследовал ни в одном из заседаний, приняв устное единоличное решение в этом вопросе в средней фазе разбирательства, а в конце разбирательства вынес письменное решение на эту тему. Объяснение кассационного суда о том, что судья исследовал эту экспертизу единолично, на мой взгляд не оправдывает допущенное нарушение. Поскольку суд, в данном случае, не дал нам возможность всесторонне исследовать данный акт экспертизы, высказать свое мнение, предоставить наши замечания к нему, направить на повторную экспертизу, с указанием наших вопросов к эксперту и т. п. Напомним, что ч.2 ст. 252 УПК РФ указывает, что изменение обвинения в судебном разбирательстве не допускается, если этим ухудшается положение подсудимого или нарушаются его права на защиту. А в данном случае наше положение существенно ухудшилось (на смену ст.115 пришла ст.112 УК РФ) и права на защиту были также явно нарушены. Более того, вновь открывшиеся обстоятельства также указывают на неправомерность такой позиции мирового судьи. Действительно, зам. прокурора Лаухин (Заельцовская прокуратура) 2 мая 2006 г. исследовал по моей жалобе рассматриваемую здесь экспертизу и пришел к выводу, что «данное заключение эксперта не дает исчерпывающего ответа о механизме и времени причинения потерпевшей телесных повреждений, не позволяет сделать вывод о квалификации действий подозреваемых». Т. е. получается, что мировой судья приняла как достоверный факт экспертизу, которая на самом деле не подтверждает наличие признаков не только ст. 112, но и ст.115 УК РФ! И это неминуемо выяснилось бы, если судья поступила бы по закону и исследовала данное СМЭ открыто, с нашим участием, в судебном заседании. Действительно, в данном заключении СМЭ четко сказано, что Лариса в момент нахождения на больничном (28 дней) лечилась только от имеющихся у нее хронических заболеваний, никак не связанных с вмененными нам действиями. Кроме того, по запросу следователя Заельцовского УВД Шишкиной по месту работы Ларисы в Сибирский Независимый Институт установлено, что Лариса работала во время своего мнимого больничного в том же режиме, что и прежде: больничный лист ею не предъявлялся по месту работы, т. е. он нужен был ей не для лечения, а для приобщения к сфальсифицированному делу. Кроме того, в это же время она активно участвовала в 4 судебных заседаниях, инициированных ею же против нас, что, судя по диагнозу, ей было противопоказано. Это подтверждено ответом мирового судьи Беца на запрос следователя Шишкиной (Заельцовское УВД). Т. е. получается, что ее больничный не более чем фарс. Всё это указывает на то, что при исследовании данного заключения в суде, мы бы явно выяснили его несостоятельность для обвинения по ст.112 УК РФ и суд продолжил бы рассмотрение дела по ст.115 УК РФ. Действительно, при данных обстоятельствах, когда нет подтверждений даже по ст.115, вести речь о наличии признаков ст.112 УК РФ, на мой взгляд, неправомерно и нелогично. И то, что судья Сергеева подтвердила законность решения мирового судьи в этой части, и также не рассматривала данное заключение эксперта по существу, говорит о ее необъективности.

7) Важно подчеркнуть, что расследование в РОВД по ст.112 УК РФ началось до вынесения формального (письменного) решения мирового судьи Борисовой о прекращении дела по тем же обстоятельствам, но по ст. 115 ч.1 УК РФ. Это решение суда в любом случае не вступило в силу, а в УВД в это же время (параллельно) началось следствие — это означает, что фактически я и Натали вынуждены были защищаться от двух различных, взаимоисключающих, обвинений по одной и той же инкриминированной нам ситуации, по одним и тем же обстоятельствам. Полагаю, очевидно, что это является грубейшим нарушением УК РФ (ч.2 ст.6 УК РФ) и наших конституционных прав, да и просто противоречит здравому смыслу.

Позиция обывателя

В обычной жизни мы постоянно оскорбляем друг друга. Наверное, не найдется человека, который хотя бы раз не назвал кого-то дураком или его не обозвали бы каким- либо образом. Такие случаи редко доходят до суда, разве, что публичные люди устраивают показательные суды-шоу, чтобы привлечь к себе внимание. Навряд ли логично разбирать такие ситуации в суде, тем не менее Законодатель, введя ст.130 УК РФ, не уточнил что есть оскорбление, которое можно трактовать как уголовное преступление. Понятно, что если человека необоснованно оскорбили в прессе, на всю страну, и у него случился инфаркт, — факт преступления налицо. Но надо ли считать преступлением, когда в автобусе один назвал другого «сволочью»? Да, это безусловно неприятно, но преступление ли это? Возможно, человека спровоцировала ситуация или тот человек, которого он обозвал. Это обычно недоказуемо, а значит не относится к правовому полю преступлений.

Более того, в обычной жизни мы привыкли, что литературные слова типа «дурак», «козел», «скотина» — не являются оскорбительными. Да и некоторые нецензурные ругательства часто также не несут функцию оскорбления, просто являясь выражением чувств, эмоций говорящего.

Однако у Закона на этот счет свое мнение. Факт оскорбления фиксируется самим оскорбленным, и он лишь должен доказать в суде, что слова или действия в его адрес действительно имели место и оскорбительны в общепонимаемом всеми смысле.