Правоверный
Шрифт:
Как только спала жара, путь продолжили.
На исходе были вторые сутки. По внезапно возникшему среди моджахедов оживлению, Чумаков понял, переходу скоро конец.
Неизвестно откуда появившиеся облака прикрыли собою яркое солнце. Идти стало немного легче. Но впереди их ждала огромная сухая котловина, где ни травинки, ни кустика, — одна спекшаяся голая глина.
Когда и она была преодолена, солнце уже садилось за горизонт. Именно туда, в сторону этого горизонта и смотрел внимательным взглядом Джаффар. Все ждали привала. Но, постояв какое-то время без движения, тот, неожиданно взмахнул камчой. И остановившийся было караван, снова продолжил свой путь.
Впереди, в колыхающейся маревом степи, нарисовались две точки. Джаффар оживился. Точки приближались, росли, и неожиданно одна из них превращается в открытый «джип», другая, — в бронетранспортер…
Много месяцев спустя, уже будучи в США, в Нью-Йоркском центре «Дома Свободы», в руки Чумакову попал довольно любопытный документ, в котором анализировался разгром правительственными войсками отряда моджахедов полевого командира Джаффара. И важная роль в этом, как подчеркивалось в документе, отводилась агентурной разведке кабульского режима, руководимой советскими военными советниками.
В документе говорилось, что отряд Джаффара, не мог пройти через перевал. Высланная им разведка натолкнулась на прочный заслон солдат регулярной армейской части и отряда добровольцев защиты революции. Не вступая в бой, Джаффар решил отойти. Голод и холод погнал моджахедов назад, по старым следам, в горный кишлак. Расчет был на пургу и неожиданный удар. Однако его там уже ждали. Моджахедов встретил плотный перекрестный огонь. Освещая место боя осветительными ракетами, правительственные войска с подготовленных позиций, расстреливали моджахедов в упор, пропуская их в кривую улочку, где ярко горел свет только в одной-единственной хижине. Неся большие потери, Джаффар вынужден был снова вернуться в Пакистан. По данным местной резидентуры, в этом столкновении погиб опытный агент ЦРУ, являющийся близким родственником Джаффара. Вот тогда Филипп и узнал о гибели человека, который не только спас ему жизнь, но и не ведая того, с кем имеет дело, помог внедриться в одну из самых мощных разведывательных структур мира, ЦРУ…
…Если не считать то, что пришлось Чумакову испытать в течение двух месяцев в тюрьме пакистанской контрразведки, проверкой, тогда что же это было? Конечно же, проверкой… К такому выводу пришел он сам. Пленные шурави, которых доставляли из Афганистана в Пакистан, как правило, были солдаты срочной службы. А тут, прапорщик, да еще старший, да еще командир раззведвзвода…. Для пакистанских контрразведчиков, это была, конечно же, большая удача.
Перекрестные допросы, и душещипательные беседы, которые проводили с ним два американца, представившиеся представителями какой-то там благо, или боготворительной организации, чередовались его избиениями. Били его два здоровенных моджахеда, которые постоянно требовали от него принятия ислама. Вот так и пролетели эти два долгих и тяжелых для Чумакова месяца.
Его, прекрасно знающего нравы, обычаи, и один из основных языков, на котором говорит почти половина населения Афганистана, не без основания подозревали, что он, если не сотрудник КГБ, или военной разведки, то, по крайней мере, агент одной из этих спецслужб. Поэтому и подвергался такой тщательной и жесткой проверке. Он уже сбился со счета, сколько ему раз приходилось писать письменно, и излагать устно свою автобиографию, повторять, по какой причине отчислили из университета, называть фамилии преподавателей. Объяснять, где находится школа прапорщиков, которую он заканчивал. Кто начальник школы, его фамилия, фамилии других офицеров. В каком районе Душанбе, находится школа, которую он заканчивал.
Особенно ему запомнился почему-то последний допрос. В камеру зашли трое моджахедов. Они сразу приступили к его «обработке». «Работали» и своими волосатыми руками, и обрезками резинового шланга. В перерывах заходил еще один, который на русском задавал те же самые, что и раньше, вопросы.
Затем, не дав передохнуть, его выволокли во двор, бросили в кузов «пикапа» и повезли куда-то за город. Там его, еле державшегося на ногах, поставили рядом с такими же избитыми, как он, тремя советскими пленными солдатами…. И только тогда до него дошло, что это «конец».
Оглушающий грохот автоматов и…. тишина.
Открыв глаза, Чумаков осмотрелся. Справа и слева лежали окровавленные худенькие тела его соотечественников, — мальчишек восемнадцати и девятнадцати лет. И он заплакал. Он, тридцатидвухлетний мужчина, уже успевший пройти суровую школу жизни, заплакал, как мальчик. И плакал не от жалости к себе, не от жалости к этим лежащим рядом мальчишкам, которые не успели в своей короткой жизни и полюбить-то кого-нибудь, а уже стали без вести пропавшими для своих отцов и матерей. Плакал от злости и безысходности.
На какое-то время его оставили в покое. В течение трех дней не беспокоили. За это время он успел успокоиться после пережитого, и взять себя в руки. И когда, на четвертый день, его снова куда-то повели, вот тогда дали о себе знать плечи, голени, поясница, по которым еще недавно его били обрезками резинового шланга.
В комнату, куда его доставили, находились двое. Один в светлом костюме с короткой стрижкой, был явно европейцем, или американцем. Второй, со смуглым лицом и гладко зачесанными черными волосами, был в форме полковника пакистанской армии. В этом Чумаков был уверен. В разведотделе полка ему приходилось просматривать альбом с изображениями военнослужащих пакистанской армии, и пояснениями к их знакам различия.
Чумаков сидел на старом обшарпанном табурете. Стена, в которую табурет упирался, приятно холодила его разбитый затылок.
Человек похожий на американца, на чистом русском языке, еще раз попросил рассказать, как оказался в плену у моджахедов, пояснить, почему отверг предложение принять ислам, отказался от предложения представителей «Дома свободы» сотрудничать с ними, и, наконец, объяснить, что он, в конце концов, хочет.
Он внимательно слушал пленного, который тупо повторял то, о чем уже несколько раз говорил допрашивавшим его лицам, и то, что от сотрудничества с «Домом свободы» отказался, по одной причине, — нежелания связываться с политикой. Он не хочет воевать, он просто хочет жить в свободном мире, свободным человеком, и все…
«Американец», как окрестил для себя допрашивающего его человека Чумаков, усмехнулся.
— Перестаньте прикидываться безвинной овечкой, молодой человек. Кажется, так у вас в России говорят, — сказал он, поднимаясь со стула и, подойдя к Чумакову вплотную, добавил:
— Если бы вас не взяли в плен, вы бы продолжали воевать против афганского народа Посмотрите на свои руки. Они же у вас по локоть в крови. Сколько вы отправили на тот свет моджахедов, стариков, женщин, детей? — спросил он, пристально глядя в глаза Чумакову. — И как это вдруг, вы сразу «прозрели» и стали убежденным пацифистом. Как это у вас русских говорит пословица, где хотят одновременно и рыбку кушать и на что-то при этом сесть? Так вот, Чумаков, решайте, — Слова «американца» зазвенели металлом, — «Золотой серединки» не было и нет. Или вы сотрудничаете с нами, или моджахедами… Да вот еще что, — он достал из внутреннего кармана какой-то пакет и протянул Чумакову, — попрошу ознакомиться. Надеюсь, после того, что там увидите, у вас пропадет желание быть пацифистом…