Правый руль
Шрифт:
Я долго не мог объяснить себе своего же отношения к Москве.
Столица и притягивает меня, и отвращает одновременно. Меня влечёт в сакральную, идеальную Москву, центр государства российского. Я воспринимаю столицу не только разумом (самый большой город и административный центр РФ с кучей населения и денег), но и иррациональным мистическим органом чувств. Приходя на Красную площадь, чуть выпуклую, как пуп земли, и глядя приблизительно в сторону Владивостока, я испытываю мистический трепет, который вряд ли разделяют снующие туда и сюда легкомысленные иностранные туристы и строгие московские менты. Это правильно, что Красная площадь так далеко. Святыня не должна быть легкодоступной, тогда она превращается в достопримечательность. На расстоянии труднодоступности святость чувствуется острее. Необходимо держать дистанцию.
В реальную, сегодняшнюю, осквернённую Москву я не хочу. Она не кажется мне местом, пригодным для жизни. Она десакрализовалась, превратилась из русской Мекки в Содом, в столицу денег, воровства и власти. В провинции воздух чище.
Большинство людей — провинциалы, но центром принятия решений остаётся столица. Провинциальное большинство живёт по правилам, устанавливаемым столичным меньшинством. Это считается нормой. В России действует одностороннее движение: директивная информация поступает из столицы в регионы, тогда как для сигналов, идущих в обратном направлении, установлен «кирпич», усиленный бетонными блокпостами. Миграция жителей страны происходит тоже в режиме одностороннего движения, но уже в обратном направлении. В столицу стремятся все, в провинцию — никто.
У столицы и нескольких почти столичных городов есть более или менее громкие голоса. У Дальнего Востока голоса нет, моё Приморье корчится безъязыким. До «материковой» России доходят отрывочные сведения о разгуливающих по нашим городам то ли тиграх, то ли китайцах, компанию которым составляют немногочисленные русские. Сплошь — бандиты, барыги и контрабандисты, не желающие созидательно трудиться. Они распиливают в Японии машины, чтобы уклониться от таможенных платежей. Кое-как скручивают эти ржавые японские вёдра вновь и впаривают их доверчивым сибирякам и уральцам. Дальневосточникам надо открыть глаза. Послать к ним миссионеров, показать, каким должен быть современный автомобиль.
Москва не слышит нас, а мы уже не хотим слышать её. Мы живём в своём мире. Когда Россия билась за Олимпиаду-2014 в Сочи, мы болели за Южную Корею. Она ближе, да и российские спортсмены наверняка приехали бы накануне Олимпиады именно к нам для акклиматизации. Сочи же — мифический город, другая планета. После того как в далёкой карельской Кондопоге русские поссорились с чеченцами, китайцам запретили торговать на владивостокских рынках. Логику этого мудрого решения в Приморье не мог понять никто.
Я испытывал это странное ощущение с детства. В букварях и детских книгах пионеры ходили на рыбалку и ловили окуней, уклеек и ещё плотву. Эту загадочную плотву я не видел ни разу в жизни. Ни в одной книжке пионеры не ловили нашу родную камбалу, корюшку или навагу. На каждый регион букварей не насочиняешь, но я с детства ощущал двойственность реальности. Об одной пишут в книгах, в другой мы живём. Которая более настоящая и правильная — непонятно. Книжные пионеры пользовались газом, любили ходить на прогулку в Кремль или на Чистые пруды, ездили в метро, отдыхали на Чёрном море. Это была другая действительность, никак не связанная с той, что окружала меня. Мой детский здравый смысл отказывался понять, почему Ближний Восток расположен на западе. Даже Сибирь — это запад. Почему Крым считается югом, а мы — востоком, да ещё и дальним, если Владивосток лежит на широте Сочи, Владикавказа и Алма-Аты? Точкой отсчёта при определении географических ориентиров всегда была Москва. Но даже в этом случае Крым следует называть юго-западом, а Владивосток — юго-востоком. Если пойти дальше, то вообще нет ни запада, ни востока. Есть только север и юг, обозначенные полюсами, а запад и восток — фикция наподобие линии перемены дат, придуманная для удобства в ориентировании. Но целую треть страны обозвали «Дальним Востоком», заложив в само это определение второстепенность, периферийность. Одно дело, скажем, Тихоокеанская Россия, и другое — Дальний Восток или Крайний Север. Не говоря уже о том, что столица, расположенная на крайнем западе огромной страны, — это перекос, делающий шаткой всю конструкцию.
Светская религия москвоцентризма проявляется в забавных мелочах. Сотрудники местных филиалов столичных фирм могут рассказать о том, как по ночам им звонят из Москвы и просят сгонять на автобусе либо электричке из Владивостока в Магадан или, скажем, на Камчатку. В каждом чиновничьем кабинете вместо одинаковых верноподданных портретиков президента и премьера следует поместить географическую карту России. Лучше даже СССР, в моём детстве было много таких карт. Созерцание карты собственной страны — занятие гораздо более полезное, чем чистка себя под Путиным.
Как-то мы с товарищем приобрели для рыбалки резиновую лодку, которая после первого выхода в море расклеилась по швам. Потом оказалось, что в инструкции уфимских производителей содержался пункт «в солёной воде не использовать» (додумались же такие лодки продавать во Владивостоке; это всё равно что написать в инструкции по использованию табуретки — «сверху не садиться»). Не все общепринятые представления годятся для использования в нашей солёной воде. «Покупайте новые леворульные автомобили в кредит» звучит похоже на знаменитое «пусть тогда едят пирожные».
Знаете, что за невиданный зверь изображён на гербе Иркутской области? В своё время я заинтересовался этим вопросом. Оказалось, что в прежнее время тигры водились не только в Приморье, но и в Сибири. Местные жители называли их «бабрами», с ударением на первом слоге. Когда зашла речь о создании губернского герба, было решено изобразить на символе региона именно этого зверя. Потом в дело вмешались столичные чиновники, которые, углядев в депешах из Сибири непонятное слово, решили, что иркутяне имели в виду бобра. В результате на гербе области до сих пор изображён фантастический гибрид с перепончатыми лапами, жирным чёрным хвостом и мордой булгаковского кота Бегемота.
Немного занимательной географии и политэкономии. На Дальнем Востоке, занимающем, как мы помним, территорию трети страны, живёт всего шесть миллионов человек. В моём Владивостоке, самом крупном городе Дальнего Востока, — менее 600 тысяч. Население региона постоянно уменьшается. Люди умирают и уезжают. Не верьте штампу «Москва — дорогой город». Съездите на Дальний Восток, где даже морепродукты, не говоря о бензине или коммунальных услугах, дороже, чем в столице. Убедитесь в том, что по улицам здесь ходят люди, а не тигры. Хотя, пока я стучу по клавиатуре, в Кировском районе Приморья охотники ловят тигрицу, пожравшую всех собак в селе Хвищанке. А недавно на берег острова Русского, у самого Владивостока, выбросило кита. Наши аборигены среагировали моментально и попросту съели кита ещё до прибытия любопытных учёных.
А ведь всё могло быть иначе. Поменяй кто-нибудь местами дальневосточников и, скажем, волжан, — всё было бы наоборот. Я бы гонял на какой-нибудь «девятке» (или ходил пешком, потому что я — гуманитарий с растущими не оттуда руками; я никогда не сел бы за руль, если бы не Владивосток, буквально навязавший мне автомобиль). Волжане гоняли бы на праворульках и ругали дальневосточников за поддержку «АвтоТАЗа».
Дальний Восток — экстремальная, доведённая до абсурда, гипертрофированная Россия. Отрезанный ломоть и территория неопределённости. Полигон, на котором логически развиваются и доходят до крайности свойственные всей стране тенденции. Уменьшение населения, незаметное в густонаселённой западной части России, здесь приобретает черты депопуляции. Обламывается по кусочку и территория. Демография и география, две главные болевые точки России, здесь очевиднее и обнажённее.