Праздник дождя в аду
Шрифт:
«Я очень хорошо помню себя в детстве. Когда мне было пять лет, я с удовольствием ходила в детский садик «Лучик». Там были добрые воспитатели и нянечки, дружелюбные ребята и множество развлечений.
Я была самым обычным ребёнком, только, возможно, излишне скромным и послушным – на радость взрослым, да вот незадача: долго чем-то одним меня было сложно занять.
Мне очень быстро надоедало играть в куклы или кубики, и я вовлекала других детей своего возраста в прятки или салочки, а уже через пять минут испытывала с ними смертельную скуку. Поэтому наступали такие моменты, когда мне хотелось побыть в одиночестве. А одиночек, как вы понимаете, особо никто не любит, так как они выглядят странными.
В сон-час я любила ложиться в кровать и смотреть на быстро бегущие облака за окном напротив, но никогда не спала. Вместо этого я, закинув руки за голову, мечтала о путешествиях в неизведанные места нашей огромной планеты или даже за её пределами.
Под мирное посапывание одногруппников садика иногда я, конечно, дремала, как наша домашняя кошка Снежана, но никогда, повторюсь, не засыпала. Но всё же, нужно признать, у меня была одна способность: видеть то, чего не видят другие.
Так, в нашем садике только я одна видела трёх людей. Сейчас я бы осмелилась заявить, что это были призраки, да кто ж мне поверит? Скажут, что нафантазировала, а так ли это на самом деле, судить вам – моим читателям.
Во время сон-часа к нам частенько захаживала таинственная нянечка – очень пожилая и солидная женщина, одетая немного старомодно: в длинное до пят и большое не по размеру платье, висящее на её скелетообразном теле. Седые волосы были забраны в высокий пучок, а в левой руке она держала тросточку, на которую опиралась.
Женщина, как я позже догадалась, следила за спящими детьми. Она знала, что я не сплю, а потому, простучав тростью от самых дверей спальни, аккуратно садилась на краешек моей постели и, весело мне подмигивая вместо приветствия, заговорщицки прикладывала к сморщенным синим губам длинный костлявый палец, тихонько произнося: «Ш-ш-ш!».
Так я поняла, что её нахождение здесь для всех, кроме меня – секрет, и не выдавала его.
Лишь однажды мы с ней разговорились, когда я переела апельсинов и из-за этого у меня как будто резало живот от боли. Я плакала и звала маму, а она всё никак за мной не ехала – наверно, задержали на работе. А та самая нянечка неожиданно ласково заговорила со мной, чтобы успокоить и отвлечь.
Из нашего короткого разговора я узнала, что зовут её Надежда Анатольевна и что она действительно была когда-то здесь няней и работала, даже выйдя на пенсию, а умерла от старости.
По вечерам, когда зажигались лампы во всём здании, я замечала, как внутри люстры в детской игровой комнате на меня серьёзно взирает лысый полный дядечка в круглых очках, сидящий в мягком кресле перед деревянным журнальным столиком, покрытым кружевной скатертью. На нём стояла дымящаяся белая кружка с чёрным кофе, а на коленях лежала пожелтевшая от времени газета.
Этот дядечка – никто иной, как первый директор садика. Я его сразу узнала, так как видела портрет на стене в коридоре возле входа.
Но не все призраки были так ко мне добры, как оказалось позже. От некоторых из них желательно держаться как можно дальше.
Во время послеобеденной прогулки на трёхколёсном жёлтом велосипеде катался за закрытыми воротами садика один маленький мальчик. Сначала я не обращала внимания, а потом подметила, что он гуляет каждую неделю, но лишь по вторникам. И, кстати говоря, мальчик был одет в одну и ту же одежду, но она не всегда соответствовала погоде. На нём неизменно были шорты и лёгкая футболка, грязные от пыли носки и сандалии, а на голове надета серая панама с белым слоником, натянутая на самые глаза, и я удивлялась, как мальчишка видит, куда ехать. Почему-то он не внушал доверия и, можно даже сказать, казался неприятным, отталкивающим.
«Может, поэтому с ним никто не играет?» – терялась я в догадках.
Кстати, в самом садике я его никогда не встречала и потому решила, что он в него не ходит, а самовольно катается на дороге, по которой изредка проезжали машины. Наш детсад находился как раз рядом с этой дорогой.
Тут надо сказать, что в то время я очень хотела научиться управлять велосипедом, но мои родители отказывались его покупать, говоря, что я непременно разобьюсь.
Горя желанием во что бы то ни стало сесть на сиденье велосипеда – хоть раз в жизни, и, пока не видят мама с папой, прокатиться, в один из вторников я всё же набралась смелости и во время прогулки подошла к мальчишке поближе – к самым воротам, чтобы познакомиться, и даже окликнула его, берясь руками за вертикальные железные прутья: «Мальчик, эй, мальчик! Как тебя зовут?».
Молчание. Даже голову не поднял в мою сторону, продолжая кататься посреди дороги, что, кстати, было строго-настрого запрещено – я это точно знала.
Маргарита Михайловна – моя воспитательница, тут же подошла ко мне, внимательно посмотрела на меня и неожиданно строго спросила:
– Ирина, с кем это ты говоришь?
– Да вон с тем мальчиком, – обиженно засопев, ответила я. – Но он ни с кем не разговаривает.
– С каким таким мальчиком? – искренне удивилась Маргарита Михайловна. У неё аж голос сел.
Вообще-то она была очень доброй, правда, иногда бывала и требовательной – например, когда кто-то из воспитанников делал вид, что не слышит, как их зовут на обед или разнимая не поделивших игрушку детей.
– Где он?
– Да вот же! – нетерпеливо топнув ногой, махнула я рукой в его сторону.
Мальчишка как раз, сделав большой круг, подъехал к нам, а я заметила, что одного колеса на его велосипеде нет.
– Перестань выдумывать! – ещё строже произнесла воспитательница, сдвинув густые брови к переносице и побледнев. – Здесь никого нет! Пойдём, поиграешь в песочнице.
Теперь я понимаю, что Маргарита Михайловна хотела, чтобы я как можно дальше находилась от этого места, но тогда-то я этого не понимала.
А ещё меня обижало, что мальчик даже не поднял голову в нашу сторону, словно не замечал.
«Может, он глухой?» – растерянно подумала я.
– Эй, мальчик! А дай покататься! – вновь предприняла я попытку завязать с ним разговор, но безрезультатно: он монотонно продолжал нарезать круги по дороге.
И тут я заметила, что его панама была вымазана красным вареньем или кетчупом – издали не разглядишь.