Праздник синего ангела
Шрифт:
Внезапно в памяти всплыло лицо того человека в окне, из-за которого он упал с лестницы. Его черты он не успел рассмотреть, но хорошо запомнились две детали: глаза, смотревшие на Ковригина через решетку с мольбой и страхом, так что на секунду в сознании Павла в тот момент возник образ другого пациента - его самого, жалкого и беспомощного, в больничном сером халате сидящего на кровати; и вторая деталь, врезавшаяся в мозг, - шрам на левой щеке незнакомца, напомнивший ему что-то неуловимое, но связанное почему-то не с прошлой его жизнью, а с теперешней.
Вывел его из этих невеселых размышлений Семен:
– Паш, посмотри, - он протянул ему какие-то бумаги.
– Из кармана Коммерсанта выпали. Он и не заметил.
– А где он сам?
– взяв бумаги, спросил Ковригин.
– На яблоне, по телефону разговаривает - кто-то ему позвонил.
– ???
– По сотовому, - пояснил Семен.
– Ф-фу, напугал, - перевел дух Павел.
– Я уж подумал, что здешняя атмосфера подействовала на тебя не лучшим образом.
– Скажешь тоже. Ты бумажки-то прочитай. Занятные бумажки.
Ковригин подошел к висящему на ветке фонарю. Это были квитанции о денежном переводе. На обоих в графе "Отправитель" значилось: "Анонимно". Получателями были детский дом № 512 города Новорыбинска Самарской области и детский дом № 1157 города Никольска Белгородской области. Сумма перевода на обоих квитанциях - десять тысяч рублей.
С полминуты Ковригин и Верейский смотрели друг другу в глаза.
– Понимаешь? Он все свои деньги переводит на счета детских домов. Дураки мы с тобой. Просмотрели паранормальное явление.
Ковригин все еще не мог прийти в себя от изумления. А Семен возбужденно продолжал:
– Вот уж точно сегодня ночь откровений. Сначала ты, теперь он. Ну, про меня-то вам все известно. Я как на ладони обозреваем со всех сторон. Но Гаврила! Чего он стеснялся?
– Что это ты разорался?
– Лева возвращался с заметно потолстевшей сумкой.
– И кто тут кого стесняется? Женщин здесь вроде бы нет.
Семен, не отвечая, схватил пластиковый стакан (некоторое их количество Лева предусмотрительно положил в сумку, когда упаковывал "гостинцы" для Художника), налил вина и провозгласил:
– Ура Юрию Деточкину!
Ковригин протянул квитанции ничего не понимающему Коммерсанту:
– Лева, я говорил тебе, что все тайное когда-нибудь становится явным. Ты занимаешься благотворительностью...
Гаврилин перебил его с вызовом, изо всех сил стараясь скрыть смущение:
– Ну да, а что тут такого? Я же свои деньги перевожу, а не чьи-то. И вообще, что за манера читать чужие бумаги?!
– Прости, Лева, но тут ты не прав. Во-первых, такое дело стоит того, чтобы о нем знали. Хотя бы только друзья. Каковыми мы, надеюсь, для тебя являемся. Во-вторых, тут абсолютно нет ничего такого, и для нас с Семеном оскорбительно, что ты считаешь нас дегенератами, не способными оценить по достоинству столь благородное, тем более для нашего скупердяйского времени, занятие, как благотворительность в пользу детских домов и детей-сирот. Лично я возмущен до глубины души.
– И я тоже. Но мы тебя прощаем, потому что мы не дегенераты, а почтенная публика, к тому же хорошо воспитанная. Давайте выпьем, братцы, за счастливое детство!
Равновесие было восстановлено, ночь продолжалась, после долгой паузы, когда уста были заняты закуской, беседа вновь потекла по прямому и ровному руслу.
– Паш, а что это за сумасшедший писатель, про которого ты говорил?
– Гаршин, - задумчиво отозвался Ковригин.
– Надо же, сумасшедший, а с пониманием человек был. Вообще-то я думаю, что среди психов гораздо больше встречается разумных людей, чем среди так называемых нормальных, которые на воле ходят.
– Да-а?
– удивился Коммерсант.
– Интересная теория. Можешь доказать?
– А тут и доказывать нечего - посмотри вокруг, почитай газеты, послушай новости по ящику. А еще лучше посиди перед ним с недельку и смотри все подряд - от рекламы и "Поля чудес" до импортных триллеров и боевиков. Если через неделю на тебя не наденут смирительную рубашку, я согласен пересмотреть свою теорию.
– Ладно, убедил, краснобай, - сдался Гаврилин.
А Семен продолжил хвалебную речь своему временному пристанищу:
– В психушке кого только ни встретишь. Тут вам и президенты и императоры, и полководцы, и гении всех мастей. В общем не соскучишься, а уж из разговоров с ними можно массу полезных выводов сделать и заодно запастись парой-тройкой стоящих идей. Тут, - Художник кивнул на здание больницы, - даже свой пророк имеется - местная знаменитость. Я случайно разговор докторов подслушал. Они говорили, что этот псих еще до эпидемии начал ее предсказывать. Про синего ангела трепался. И сейчас еще не бросил этого занятия. Смерть, говорит, не уйдет отсюда, пока хоть один живой останется. Заслуженная кара, говорит. Я сначала не понял, чего они так удивляются словам психа. Ну вообразил себя пророком Исайей или кем там еще и шпарит свои пророчества. Потом дошло: тут запрещено даже упоминать про синьку в присутствии психов. А этого к тому же одного в палате держат и не выпускают - он там взаперти сидит. А может сам не выходит - я не разобрался еще. И родня к нему никогда не ходит. Так что он никак не мог узнать про заразу. Внимание, господа, вопрос: откуда у него такая информация? Он им, кажется, уже чуть ли не точные цифры называет, сколько померло уже и сколько еще будет трупов. Это вам не бред сумасшедшего.
– Апокалипсис какой-то, - недоверчиво отреагировал Коммерсант. Местного масштаба. А Страшный Суд он еще не предсказывал?
– Вот помрешь - будет тебе Страшный Суд.
– Шутки у тебя, Семен.
– Загробные, - согласился тот.
– В каком месте живем! И времени...
– А ты его сам не видел?
– Ковригин обдумывал что-то свое.
– Как он выглядит?
– Не-а, не видел. Но эти эскулапы говорили, что когда он выдает свои пророчества, у него шрам на лице чуть ли не светится, аж горит весь.
– Шрам?
– вцепился в это слово Писатель.
– Ну да. А что? Чего ты так возбудился, Паш?
Но Ковригин не отвечал. Тогда Семен великодушно предложил свои услуги:
– Если тебе интересно, как он выглядит, я могу случайно забрести в его палату. Если узнаю, где его держат. Знаю только, что на втором этаже, в моем крыле.
– Третье окно слева, - рассеянно произнес Ковригин.
– Откуда знаешь?
– удивился Художник.
– Семен, когда у вас приемные дни?
– сменил тему Ковригин.