Преданье тёмной старины-3. Пропавшая империя.
Шрифт:
– Мне к Дмитру Ейковичу нужно, – попив сбитня, Алёша подъехал в друцкому князю.
– Тогда расходятся наши пути-дороженьки, – улыбнулся Дмитр. – У меня дело к митрополиту Кириллу. Он в Выдубицком монастыре. Поеду туда.
Друцкий князь поехал к Днепру. Там на берегу дубовая роща, возле неё Выдубицкий монастырь. Алёша поскакал к строящемуся терему. Плотники покрывали крышу тёсом, а киевский посадник орал, стоя внизу. Он указывал мастерам, как подгонять доски.
– Дмитр Ейкович, у тебя, что плотники своему ремеслу не обучены? – Алёша Немчинов спешился.
– Митяй поставь в стойло коня гостя! – велел боярин вихрастому пареньку, стоящему поодаль. Тот забрал у Алёши поводья, а посадник взял с пенька
– Я смотрю, оживает понемногу город, – Алёша указал на избы на Подоле.
– Обмельчал Киев, двух тысяч не наберётся, – вздохнул посадник. – Все на Подоле живут, а на Старокиевской горе по ночам волки воют.
Дмитр Ейкович выпил квасу:
– Бог даст, урожай в этом году смерды соберут богатый, будет, чем монголам десятину платить. Баскак 40 у нас мусульманин, но по-русски хорошо говорит, и к православным ласково относится.
40
Баскак – чиновник Монгольского улуса, поставленный в завоёванных землях наблюдать за сбором дани.
– Мне нужно повидать его, – улыбнулся Алёша Немчинов, радуясь встрече с другом юности. Батый назначил в Киев баскаком Мубарака аль Ясина, бывшего эмира египетских мамлюков, перешедшего на службу к монгольскому хану.
Много лет назад Алёша и его друг Ефим Ясинич стояли рабами на александрийском невольничьем рынке. Алёшу купил чёрный араб Мустаким и отправил в Аламут, а Ефима приобрёл эмир мамлюков Каска-беки. Ефимка стал мамлюком, и получил имя Мубарак аль Ясин. Спустя годы он выбился в эмиры. Ефим отпросился у султана со службы, и поехал с семьёй на Русь. В Сарае повстречал друга юности Якова Износкова, который служил у Батыя. Тот представил Ефима хану. Оценив его ум, хан отправил Ефима баскаком в Киев.
– За трапезой увидишь баскака, – кивнул киевский посадник. Он улыбнулся: – Позвал я его в гости, а митрополит от моего приглашения отказался. Сказал, что не хочет вкушать яства в обществе магометанина, когда монастырская братия довольствуется одной пареной репой.
Пока Алёша Немчинов с боярином Дмитром Ейковичем обсуждали киевские дела, в келье Выдубицкого монастыря митрополит Кирилл держал пергаментный свиток и беседовал с монахом.
– Сафоний, прочитал я твоё «Слово о полку Игореве», – митрополит положил пергамент на лавку. Стола в кельи не было, он не полагался ни кому в монастыре, даже митрополиту. Кирилл посмотрел на восточный угол кельи, где находились иконы и распятие: – Честной брат, почему ты рассказ ведёшь про поход новгород-северского князя Игоря Святославовича?! Он ничего выдающегося не совершил.
– Владыко, в «Слове» я призываю русских выступить против поганых монголов, – смиренно склонил голову чернец Сафоний.
– Слишком глубоко ты спрятал призыв свой, вряд ли кто разглядит его, – покачал головой митрополит.
– Иначе нельзя Владыко, – развёл руками монах. Он кивнул в окно кельи: – Пишу скрытно, чтобы «Словом» не навлечь беду. Баскак Мубарак, читает и говорит по-русски. Он углядит призыв к бунту.
– Может ты и прав, – задумался Кирилл.
К его келье примыкали небольшие сенцы, где находился диакон Никанор, писец митрополита.
– Владыко, друцкий князь Дмитр, просит дозволения говорить с тобой, – заглянул диакон в келью митрополита.
– Оставь у меня «Слово», отдам его писцам переписывать, – кивнул Кирилл. Монах поклонился и вышел. Митрополит крикнул в сени: – Отец Никанор зови князя!
Дмитр привёз митрополиту письмо от Даниила Романовича. Галицкий князь знал, что Кирилл собирается перенести кафедру митрополита во Владимир на Клязьме. Кириллу казалось бесперспективным оставаться в
– Передай Даниилу Романовичу, вскоре поеду я во Владимир. Там приложу все силы, чтобы выполнить наказ его.
Глава 4
Бежит времечко, нанизывая дни, словно бусины на нитку. Зелёное лето, сменяет мокрая осень, а за ней приходит белая зима и наступает корочун. 41 Но вот и ему настал конец, пришёл сочельник. Народ, похлебав сочиво, 42 устремляется на Торг, чтобы запастись продуктами на святки. В городе Владимире торговля шла на площади между Торговыми воротами и церковью Воздвижения на Торге. Люди ходили вдоль торговых рядов, разглядывали товар, а продавцы зазывали покупателей:
41
Корочун – древнерусское название рождественского поста.
42
Сочиво – зерновая похлебка, которую едят в канун Рождества Христова, отсюда название этого дня: «сочельник».
– А вот баран, кому баран? Баран бараном, а рога даром.
– Молодец, купи коня! Конь конём, а побежка его даром.
Самая бойкая торговля в сочельник у мясных рядов.
– Сколько просишь? – краснорожий мужичок тыкал пальцем в копчёный свиной окорок.
– Четыре куны 43 , считай даром, – улыбнулся румяный с мороза продавец.
– Дорого берёшь!
– Так ведь товар места не пролежит, – притопывал от холода мясник.
– Удержи шесть векшей за повод 44 , – щупает окорок красномордый.
43
Куна – русская серебряная монета весом 0,467 грамм. В одной куне шесть векш.
44
«Удержи шесть векшей за повод» – означает сбросить цену на шесть векш, то есть на одну куну.
– Ты с запросом, я с подачей, вместе сладим, – смеётся торговец. Он разводит руками: – Две векши сниму, а больше никак.
– Не жиды мы, а русские люди, чего нам торговаться?! – восклицает краснорожий. Он снимает рукавицу и протягивает руку: – Три векши удержи и порукам.
– Эх, где наша не пропадала! Не у продажи дело встало, – хлопнул продавец по ладони покупателя.
В толпе бродили мошенники, 45 выискивая ротозеев. Изредка раздавались истошные вопли:
45
Мошенник – вор срезающий ножом с пояса кошелёк (мошну).
– Караул! Люди добрые, мошну срезали!
Каждый щупает свой кошелёк на поясе. Все успокаиваются, и вновь гомонит Торг, пошла торговля. На дороге показались сани, которые тащил вороной конь. В санях сидит митрополит Кирилл. Кто-то в толпе заорал:
– Шапки долой! Владыко едет!
Народ низко кланяется, а митрополит осеняет крестным знаменем стоящих вокруг людей.
– Владыко скоро венчает нашего князя с галицкой княжной Устиньей, – баба с горшком под мышкой перекрестилась. Она вздохнула: – Говорят невеста кожей бела, словно лебёдушка.