Предание о старом поместье
Шрифт:
Тогда ангел взмахнул рукой, и мнимоумершая увидела перед собой безбрежную песчаную пустыню. Это была бесплодная, лишенная деревьев, жаркая и сухая пустыня, простиравшаяся в бесконечность. На песке то тут, то там видны были какие-то возвышения, на первый взгляд напоминавшие скалы. Но когда Ингрид пригляделась получше, то увидела, что это были звери, громадные чудища с могучими когтями и большими зубастыми пастями. Они лежали на песке, подстерегая добычу. И между этими грозными хищниками беспечно расхаживал студент, не подозревая о том, что это не скалы, а живые звери.
— Его надо предостеречь! Скорее, скорее! — закричала
— Мне не позволено говорить с ним, — ответил ангел своим мелодичным голосом. — Ты должна предостеречь его сама.
И тут мнимоумершая с ужасом почувствовала, что она лежит, как в параличе, и не может помчаться на помощь студенту. Она делала одну безуспешную попытку за другой, силясь подняться, но мертвая слабость сковывала ее. Но вот наконец, наконец! Она ощутила, как забилось ее сердце, кровь побежала по жилам и тело освободилось от смертной неподвижности. Она поднялась и поспешила к нему…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Нет на свете ничего достовернее и непреложнее того факта, что солнце особенно любит открытые пространства перед деревенскими церквушками. Замечали ли вы, как бывает залита солнцем площадка перед входом в маленькую белоснежную церковь во время воскресных богослужений? Нигде лучи его не посылают на землю столько света, нигде в другом месте не ощутите вы столь торжественной тишины.
Кажется, будто солнце бдительно следит за тем, чтобы люди не топтались без толку перед храмом Божьим и не затевали пустых разговоров. Оно хочет, чтобы они сидели в церкви и прилежно слушали проповедь пастора. Оттого-то и поливает оно столь обильно своими жаркими лучами дорогу, ведущую к церкви.
Разумеется, трудно предполагать, что солнце каждое воскресенье обходит дозором все деревенские церквушки, но зато можно сказать с полной уверенностью, что в то утро, когда мнимоумершую опустили в могилу на кладбище в Рогланде, оно основательно припекало на площадке перед местной церковью.
Даже булыжники в дорожной колее были до того раскалены, что искрились на солнце, и казалось, что они в любую минуту могут вспыхнуть огнем. Затоптанная низкая трава пожухла и стала похожа на сухой мох, а желтые одуванчики, красовавшиеся на лужайке, выпрямились на своих длинных стеблях и сделались большими, как астры.
На дороге показался далекарлиец, из тех, что бродят по округе, продавая ножи и ножницы. Он был одет в длинный белый овчинный тулуп, а на спине он нес большой черный кожаный мешок. В таком виде он шел уже много часов, не ощущая жары, но когда свернул с проезжего тракта и вышел на площадку перед церковью, ему пришлось остановиться и, сняв шапку, отереть со лба пот.
Сейчас, стоя на солнце с непокрытой головой, он выглядел красивым и вполне разумным человеком. У него был высокий, белый лоб, глубокая складка между бровями, красиво очерченный рот с тонкими губами. Волосы у него были расчесаны на прямой пробор, подстрижены в кружок и, закрывая уши, вились на концах. Он был высокий и плотный, но не толстый, с прекрасной фигурой. Впечатление портил, однако, его взгляд, блуждающий, беспокойный, и глубоко запавшие, точно стремившиеся спрятаться, глаза. Безумная гримаса искажала его рот, в губах было нечто тупое, безвольное, что не вязалось с этим красивым лицом.
Навряд ли он был в здравом уме, если притащился сюда со своим тяжелым мешком в воскресный день. Будь он в полном рассудке, он бы знал, что это напрасный труд, поскольку сегодня ему ничего не удастся продать. Никто из далекарлийцев, бродивших по округе с товаром, по воскресеньям не гнет спину под мешком; они, как все добрые люди, являлись в храм Божий с пустыми руками, не обремененные поклажей. А этот бедняга, как видно, и не догадывался, что сегодня праздник, до тех пор, пока не остановился на солнцепеке перед церковью и не услышал пения псалмов, доносившегося из храма. Но тут он все же сообразил, что нынче торговли не будет. И перед ним встала непосильная для его больного ума задача — придумать, как ему провести свободный день.
Долго стоял он, беспомощно глядя перед собой. В обычные дни для него не составляло особого труда справляться со своими обязанностями. Он вполне способен был ходить по дворам, занимаясь торговлей. Но к воскресенью он так и не смог привыкнуть. Оно всегда возникало перед ним как большое, непредвиденное препятствие.
Взгляд его застыл в неподвижности, на скулах заходили желваки.
Первое, что, вероятно, пришло ему в голову — это войти в церковь, чтобы послушать песнопения. Но он тотчас же отверг эту мысль. Хотя он очень любил слушать пение, но в церковь войти не решался. Люди не пугали его, однако в иных церквах на стенах намалеваны диковинные и страшные картины, где изображены существа, о которых ему и думать-то было невмоготу.
Наконец после долгих умственных усилий он пришел к мысли, что раз это церковь, то тут поблизости наверняка должно быть кладбище. А если ему удастся попасть на кладбище, он будет спасен. Лучшего места для воскресного отдыха никто не мог бы ему предложить. Он и в будний день, завидев с дороги кладбище, заходил туда немного посидеть.
Но когда он теперь направился к кладбищу, перед ним неожиданно возникла преграда. Поскольку церковь в Рогланде стояла на каменистом холме, то место упокоения здесь находилось не рядом с ней, а чуть поодаль, около приходского управления. И для того, чтобы пройти в кладбищенскую калитку, ему нужно было миновать дорогу, где стояли на привязи лошади находившихся в церкви прихожан.
Все лошади стояли, погрузив морды в мешки, и с хрустом жевали сено и овес. Конечно, они не могли причинить ему никакого вреда, но у безумца были свои понятия о том, какая опасность подстерегает человека, проходящего мимо длинного ряда лошадей. Раз, другой делал он попытки пройти мимо них, но решимости не хватало и приходилось возвращаться назад. Он не боялся, что лошади лягнут или укусят его. Довольно было и того, что они находятся так близко и могут его заметить. Довольно было того, что они звенят сбруей и бьют по земле копытами.
Наконец наступил момент, когда все лошади, казалось, были целиком поглощены едой и не смотрели по сторонам. И он двинулся мимо них. Он придерживал рукой полы тулупа, чтобы они не хлопали и не могли бы выдать его присутствия. Он старательно шел на цыпочках. Но стоило какой-нибудь из лошадей скосить на него зрачок, как он тут же замирал на месте и кланялся. Он изо всех сил старался быть учтивым в этот опасный момент, но должны же лошади проявить благоразумие и понять, что ему не так-то удобно кланяться, когда у него на спине мешок с товаром. Ему оставалось лишь приседать в реверансе.