Предания нашей улицы
Шрифт:
— Мы хотим видеть господина управляющего, громко сказал Хамдан, чувствуя за спиной поддержку толпы.
— Все вместе?
— Каждый из нас имеет право видеть управляющего!
— В таком случае подождите, я доложу о вас, — проговорил бавваб и хотел закрыть дверь, но Даабас успел пройти внутрь со словами:
— Будет приличнее, если мы подождем здесь.
За ним устремились остальные, словно стая голубей за вожаком. Хамдан, увлекаемый толпой, хотя и был недоволен безрассудством Даабаса, также оказался внутри ограды.
— Выйдите вон! — ругался бавваб.
— Гостей не выгоняют! — отрезал Хамдан. — Иди доложи своему господину!
Губы бавваба скривились в презрительной усмешке, лицо сделалось еще более угрюмым. Он повернулся и быстрым шагом пошел в саламлик. Хамданы смотрели ему вслед, пока он не исчез за занавесом, скрывавшим дверь в гостиную. Затем стали разглядывать сад, фонтан, обсаженный пальмами, увитую виноградом беседку, вьющийся по стенам дома жасмин. Их растерянные, блуждающие взгляды снова и снова возвращались к занавесу.
Наконец занавес откинулся и в дверях показался сам эфенди. Лицо его было мрачнее тучи, а быстрые шаги выдавали сильный гнев. Дойдя до лестницы, он остановился на верхней ступеньке. Широкая аба окутывала его тело. Видно было лишь его недовольное лицо, мягкие домашние шибшиб [18] и длинные четки в правой руке. Эфенди обвел всех собравшихся пренебрежительным взглядом и остановил его на Хамдане, который как можно вежливее сказал:
— Доброе утро, господин управляющий!
18
Шибшиб — туфли без задников.
В ответ управляющий лишь помахал рукой и спросил:
— Кто вы такие?
— Род Хамдан, господин управляющий!
— Кто разрешил вам войти в мой дом?
— Дом нашего управляющего — это и наш дом, все мы под твоей защитой и прибегаем к твоей милости, — быстро сообразив, ответил Хамдан. Лицо управляющего не смягчилось.
— Ты пытаешься оправдать ваше непристойное поведение?! — спросил он.
Даабасу надоела вежливость Хамдана, и он вмешался:
— Мы единая семья, все мы — дети Адхама и Умеймы!
— Это дело прошлое, — возмутился эфенди, — их давно уже призвал к себе Аллах.
— Мы терпим нищету и страдаем от несправедливости, — проговорил Хамдан, — поэтому и решились прийти к тебе, чтобы ты сам увидел, как мы несчастны.
— Клянусь твоей жизнью, — вмешалась Тамархенна, — даже тараканы не вынесли бы такого существования!
Тут Даабас не выдержал и почти прокричал:
— Большинство из нас — нищие! Наши дети голодают, наши лица опухли от побоев и пощечин футувв. Разве такая жизнь достойна потомков Габалауи и наследников его имения?!
При этих словах рука эфенди судорожно
— Какого имения?
Хамдан пытался помешать Даабасу говорить, но тот — словно хмель ударил ему в голову — продолжал:
— Болышого имения! Не гневайся, господин управляющий. Я имею в виду всю ту землю, которой владеет наша улица, возделанные поля и участки окрестной пустыни. Имение Габалауи, господин! Уже не сдерживая гнева, эфенди закричал:
— Это земля моего отца и деда! Вы не имеете к ней никакого отношения! Вы рассказываете друг другу всякие небылицы и верите в них, но у вас нет никаких доказательств!
Тут хамданы заговорили разом, особенно выделялись голоса Даабаса и Тамархенны:
— Об этом все знают! Все!
— Все? — возмутился эфенди. — Ну и что же? Если вы скажете, что мой дом принадлежит не мне, а кому-то другому, разве этого достаточно, чтобы отнять его у меня? Проклятые гашишники! Скажите мне, кто-нибудь из вас получил хоть миллим из доходов от имения?
— Наши отцы получали!
— И у вас есть доказательства?
— Они говорили нам, — проговорил Хамдан, — и мы верим им!
— Это наглая ложь! Убирайтесь отсюда, пока вас не выгнали!
— Покажи нам десять условий! — потребовал Даабас.
— С какой это стати? Кто вы такие и какое имеете к ним отношение?
— У нас есть право!
В это время за дверью раздался голос Ходы-ханум, жены управляющего:
— Хватит тебе разговаривать с ними! Не утруждай себя понапрасну!
— Лучше выйди сама и рассуди нас! — сказала Та-мархенна.
— Это разбой средь бела дня! — срывающимся от гнева голосом проговорила Хода-ханум.
— Да простит тебя Аллах, госпожа! Во всем виноват наш дед, который удалился от мира, — ответила ей Тамархенна.
В этот момент Даабас, подняв голову, громовым голосом закричал:
— О Габалауи! Взгляни на нас! Ты оставил нас на милость тех, кто не ведает милосердия!
Голос его звучал так громко, что казалось, он должен достичь слуха Габалауи. Но эфенди, задыхавшийся от злобы и гнева, еще громче вопил:
— Вон! Вон из моего дома, немедленно! Хамдан растерянно пробормотал: «Пошли!», повернулся и зашагал к выходу. Остальные молча последовали за ним, даже Даабас, который, однако, еще раз вскинул голову и с той же силой крикнул:
— О Габалауи!
27
С побледневшим от гнева липом эфенди вошел в гостиную, где его поджидала Хода-ханум.
— Чувствую я, — удрученно сказала она, — что этим дело не кончится. Теперь вся улица будет судачить о том, что произошло. Если мы не примем мер, нам придется плохо!
— Низкая чернь! — с отвращением проговорил эфенди. — И они еще смеют претендовать на имение! Это же не улица, а пчелиный рой, а они еще говорят о своем благородном происхождении!