Предания о самураях
Шрифт:
3. Санкан; канрё Камакуры вместе с канрё Осю, а также Дэвы. Этих двух деятелей позже причислили к Мицунао, приходящемуся братом Удзимицу.
4. Прославленные Хатигата (восемь знатных людей): Тиба, Кояма, Наганума, Юки, Сатакэ, Ода, Насу, Уцуномия.
Что же касается императора: сам сёгун исчез с передачей полномочий его вассалам. Его полномочия и финансовые средства достались кому попало, а история Асикага представляет собой хронологию непрерывной борьбы за власть сёгуна или наиболее влиятельных вассалов за осуществление этой власти. Притом что такие события оказались пагубными для Киото, для Камакуры все складывалось еще трагичнее. С течением времени прегрешения и диктат великих кланов получили свое повторение в Канто, причем в существенно расширенных масштабах. С падением Мотиудзи сам Канто оказался предоставленным самому себе, и такое положение вещей пошло ему на пользу. Восстановить мир удалось только лишь клану Хидэёси. То был период без малого двух сотен лет неразберихи и смертельных вооруженных схваток между представителями расы, особенно склонных к драке, и при этом почти восемьсот лет гражданское правительство, как оно отличается от военного руководства, никогда не приходило к власти.
Часть вторая
Приключения Сукэсигэ и Тэрутэ
А что вы думаете, владыка О? Если бы кто-то преднамеренно взялся за расплавленную массу металла, светящуюся от накала, а другой человек взялся бы за нее случайно: кто из них сильнее обожжется?
Тот, кто не знает, что он творит.
Ну хорошо, получается совершенно так же, как с человеком, поступающим неподобающим
Тот, кто допускает грех непреднамеренно, о владыка, считается порочнее.
Глава 9
Знакомство Сукэсигэ и Тэрутэ
Так уж случилось, что замок Огури оказался в руинах, а судьба его хозяина представлялась ничуть не в лучшем виде. Пять дней спустя у Уцуномии его самураи получили известие об этом. Приходящиеся двоюродными родственниками его господин и настоятель монастыря Никко Футаара предоставили сомнительное покровительство. Только охота на Сукэсигэ теперь приобретала откровенный и беспощадный характер. Их господин все еще не избавился от лихорадки и оставался очень слабым. Когда родственники Танабэ и Казама убыли со своим господином якобы к Никко-сан, а на самом деле к горячим источникам Кавадзи в горах Сёя провинции Симоцукэ, со стороны брата Мотицуны по имени Томоцуна никаких возражений не последовало. Миновало несколько недель. Лихорадка прошла, болезненные и шаткие шаги остались в прошлом, сменившись протяженными пешими прогулками среди живописных холмов в осеннем убранстве. Таким образом, здоровье его стремительно восстанавливалось. Однажды Танабэ Хэйрокуро предстал перед своим господином. Сукэсигэ обратил внимание на необычайно серьезное выражение его лица. Храбрый воин распростерся в приветствии. «Да соизволит его светлость с пониманием отнестись к недомыслию своего Хэйрокуро. Осознавая тяжкий долг перед своим почитаемым господином, мы договорились дождаться полного его выздоровления и только потом тревожить его своим донесением, а потом ждать распоряжения». – «Ах! – произнес Сукэсигэ, делая глубокий и тяжелый вдох. – Значит, от О-доно все-таки поступали известия?» Хэйрокуро грустно кивнул. Лицо его заливали слезы, а в голосе зазвучал гнев. «Увы! Почтенный господин, причем известия огромной важности». Он подробно рассказал обо всем, что случилось в последний день восьмого месяца. Сукэсигэ резко поднялся. «Вот ведь какой злодей этот Акихидэ! Теперь настало время выполнить призвание О-доно. Этот прохвост должен своей головой расплатиться за гнев легендарного отца нашего. Путь у нас остается только один. На Камакуру!»
Ту ночь все провели у Никко-сан, все кэраи теперь объединились под руководством своего господина, и к ним также примкнули каро Гото Хёсукэ. Этот последний остался в Уцуномии, чтобы оттуда следить за последними событиями. Сукэсигэ удостоился продолжительной беседы с настоятелем монастыря, причем это считалось древним правом, основанным на давней традиции семьи Уцуномия, сложившейся еще при Фудзиваре Мицуканэ. Особое положение досталось одному из хатигата (восьми благородных мужей) Канто в лице сёгуна Уцуномии. Естественно, любовь между ним и честолюбивыми Иссики никуда не делась. Настоятель монастыря сказал: «Восстановление дома Огури представляется задачей выполнимой, пусть даже очень сложной. Вместе с головой Иссики Акихидэ сёгуну Киото можно передать послание, и глаза канрё Канто снова прозреют. Человеку и убийце его отца не ужиться под одним небом. В этом состоит смысл завещания мудреца Коси (Конфуция). Однако мудрость Коси принадлежит всему миру. Мне же, следующему путем Будды, давно пришлось отказаться от мирских интересов. И совета по данному делу у меня не найдется. Попроси его у Дзёа Сёнина. Всем известна его беспримерная святость, да к тому же он связан с домом Огури. На кону находится определение добра и зла, кармы в самом широком смысле этого понятия при теперешнем и будущем воплощении». Проницательно и по-доброму улыбаясь, этот пожилой мужчина обвел внешне беспристрастным взглядом одиннадцать крепких самураев, внимающих ему. Для Акихидэ все предвещало недобрый поворот событий.
Таким образом, к концу первого месяца 31 года периода Оэй (февраля 1424 года) они находились у своей цели. Они прошли вдоль подножия гор, избегая торговых путей Канто, выдавая себя за земледельцев-самураев (госи). Следуя по коварным тропам, они могли оглядываться на горы и долину, но с приближением к северной столице этот ориентир пропал. Теперь они двигались по ночам, днем останавливаясь на отдых в одной из многочисленных пещер, вырубленных древним народом, ныне уже никому не известным; или к тому же можно было найти более удобное пристанище в многочисленных святилищах, возведенных в горах и вдоль сельских дорог. До Камакуры оставались считаные мили, и днем путники укрылись в знаменитых гротах, оборудованных всего лишь в 2 ри (8 километрах) от шумного города. Население Камакуры тоже было весьма многочисленным. Скорость транспортного движения сковывалась спинами людей и вьючными животными. Все поля по соседству с городом в силу большой нужды в продовольствии добросовестно возделывались. Вокруг древнего Офуна во все стороны как море простирались одинаковые рисовые поля, которые опоясывали поросшие соснами холмами с причудливой сетью долин. В наши дни такой ландшафт можно сравнить с перемешанным уловом така (осьминогов), щупальца которых представлены длинными, извилистыми, расходящимися долинами с присосками, уходящими в холмистый массив. О том, чтобы войти в Камакуру темной ночью мимо ясики у Яманоути, даже думать не приходилось. Поэтому Сукэсигэ со своими попутчиками отправился в горы, рассчитывая зайти со стороны Фудзисавы. Таким был замысел, который проще было наметить, чем воплотить в жизнь. Вошли в глубокий туман, казавшийся совсем беспроглядным в темноте. В скором времени им пришлось карабкаться на нескончаемые холмы и спускаться с них. Они шли, как им казалось, вперед, а на самом деле ходили по большому кругу. Вместо ожидавшихся домов большого города навстречу им попадались лишь новые долины и холмы, которых они не видели, а только ощущали по мере того, как спуски и подъемы упорно сменяли друг друга.
Так миновали ночные часы. Наступила заря, но туман с ее приходом прозрачнее не стал. Вымотавшиеся и оголодавшие, они остановились в сосновом бору на вершине одного из нескончаемых водоразделов. Долину внизу укрывал густой туман. Сукэсигэ посетовал на свою судьбу: «Ах! От голода уже сводит живот. Невзирая ни на какую опасность вашему Сукэсигэ, я с радостью поискал бы виды нужного нам города». – «Причем совсем неясно, к какому из городов может выйти ваша светлость, – вздохнул Хёсукэ. – На самом деле можно предположить, что мы находимся ближе к Мияко (столице) Ямасиро, чем к Мияко Сагами. Время чудаков все еще не прошло, но эти убогие землепашцы утратили уважение к людям, заслуживающим почтения, и даже не подозревают об их существовании». Тут заговорил Котаро: «Я нашел онбако (дикую капусту)». Его перебил Сёдзи: «Вы принимаете нас за кроликов, милостивый государь? По крайней мере, обойдемся на завтрак кроликом, если его поймаем. Но чтобы есть сорную траву?.. Нас еще не коснулась лягушачья чума. Кроме того, она засохла еще с прошлогоднего урожая». Хёсукэ отметил: «Туман расходится». Он огляделся. На смену мучительному голоду пришло приподнятое настроение. Указательным пальцем он ткнул в некий предмет в правой части леса. Взгляды их уперлись в грубый камень, известный всем. Им пометили могилу знаменитого Курандо Усёбэна Тосимото, который во времена Го-Дайго Тэнно (императора Годайго) собственной рукой отрезал себе голову. Тем самым он наглядно продемонстрировал свою абсолютную преданность хозяину в Киото через выполнение его августейшего распоряжения. Под ними слева виднелись крыши строений храма Кайдзодзи. Рото Огури обменялись нерешительными взглядами, как будто выбирая, смеяться или злиться. В едином порыве все бросились вниз по склону холма искать дорогу на Кэхайдзаку, которая должна пролегать где-то рядом.
Когда они на некоторое время остановились, чтобы посовещаться, как наилучшим образом проникнуть в город, появились носилки с двумя женщинами с носильщиками и свитой сопровождения. К ним, стоящим у дороги по виду крестьянам, но не присевшим с непокрытой головой, подошел один из стражников. «Эй, грубияны! Вы откуда сюда пришли?
Рядом с бэссо располагался постоялый двор – Томимаруя – без преувеличения роскошное заведение. После такого представления гости, то есть Китидзи и Китиро, поклонились до татами, прижав обе руки ко лбу. «Госи из Айзу, земли золота, украшенной им!» Таким гостям оказали самый теплый прием. Казама Дзиро сказал Икэно Сёдзи: «Такое хлебосольное представление выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Почему бы не сообщить о походе на гокаро?» Сёдзи ответил: «Что же касается каро, если он не видел Камакуру, тогда никто из нас не видел. А для нашего господина пришло время отдохнуть, ведь он совсем вымотался в пути. Если говорить о нас самих, то живот у вашего Сёдзи пуст как барабан. Пусть ками пришлют еды и напитков, отобрав их даже у воров. Юмия Хатиман (бог лука и оперенной стрелы) благословит такую молитву (кимё тёрай)!» Казама Дзиро сказал: «За трапезу и напитки, кимё тёрай. А остальных людей разрешим Хатиман Сама не слушать. Мы совсем недавно покончили с разбойным братством и очень близко знакомы с методами воров». Пока они вели такую беседу, наших путешественников проводили в просторную комнату с возвышением, роскошное помещение, выходившее в прекрасный сад, в центре которого находился пруд. Окруженное кольцом холмов, близко подходящих к долине, место выглядело таким спокойным, как будто находилось в тысяче ри от шумного города. На самом деле этот квартал Кайдзодзи отличался своими домами для отдыха и развлечений, харчевнями, ночным весельем. [35] Это заведение братьев Китидзи и Китиро считалось самым знаменитым в этой местности. Здесь существовало правило селить рото разных кланов как-то порознь, так как при слишком близком их общении между ними возникали частые скандалы. По этой причине рото Инамурагасаки совсем не знали данного квартала города, расположенного совсем рядом с Яманоути. Хёсукэ знал о такой славе квартала, так как изредка посещал его, но в присутствии отпрысков Иссики и этой ветви Уэсуги его задача значительно облегчалась.
35
Камакура Тайкан. С. 81.
Поступило незатейливое указание по поводу завтрака, и вся компания обосновалась на заслуженный отдых. Хёсукэ отправился в город, чтобы подсобрать слухов. Сукэсигэ обратился к свитку, подобранному в тодане (шкафу) его апартаментов. Сёдзи присел неподалеку на корточки и превратился в благодарного слушателя своего господина, читавшего текст нараспев. Время от времени Сукэсигэ бросал тревожный взгляд на сад, наполненный ароматом цветущей сливы. От соседней бэссо их отделяли заросли хаги (леспедецы). Пока он туда смотрел, с обратной стороны изгороди появилась девушка. Она взглянула в сторону его апартаментов. Даже на таком большом расстоянии Сукэсигэ не составило труда рассмотреть редкую красоту этой девушки. Его озадачило что-то до боли знакомое в ее походке и фигуре. Приблизившись к загородке, она повесила на нее танзаку (свиток бумаги для стихов). Потом еще раз взглянула на него и в спешке, напоминающей полет птицы, скрылась в направлении своего дома. Сукэсигэ попросил: «Сёдзи, пожалуйста, принеси мне танзаку, которую та девушка только что повесила на изгородь из хаги. Просто из праздного любопытства мне очень захотелось узнать его содержание». Сёдзи ответил: «Ваша светлость, ваше распоряжение я услышал, уяснил и спешу выполнить». Он ушел и быстро вернулся со свитком. Сукэсигэ развернул его и увидел тонкую работу кисточкой, приведшую его в восторг, от которого он даже не сдержал возгласа восхищения. «Вот уж на самом деле рука художника! Теперь ознакомимся с содержанием, которое тоже должно быть красивым». Письмена на бумаге складывались так:
Обременявшие ветви цветы завяли, слива весной;Согнувшая хаги осень задержала меня за рукав.Тэрутэ навешивает танзаку
Так как его господин не удосужился прочитать это вслух, Сёдзи протянул руку. Сукэсигэ спросил: «Что тебе?» – «Наш господин как-то тревожно умолк. В ходе выполнения нашей задачи по отмщению, означающему игру с хвостом тигра, разве он не позволит своему кэраи ознакомиться с содержанием этого свитка? Нас здесь встретили подозрительно радушно. Да к тому же в этом месте женщины становятся причиной всех бед, случающихся в отношениях между мужчинами. Почему бы вам не поделиться со мной содержанием данного свитка? Сёдзи нижайше просит об этом». Сукэсигэ рассмеялся: «Необычность такого стихотворения в подобном месте состоит разве что в его безупречном исполнении». Он прочитал стих кэраи, но на этот раз с предельным вниманием к его смыслу. «Не соизволит ли ваша светлость объяснить значение этого стихотворения?» Сёдзи проявлял вполне тактичную настойчивость. «Нет ничего проще, – ответил Сукэсигэ, изображая полное безразличие. – Мужчину привлекает красота женщины; женщина увлекается прекрасным обликом мужчины, и возникает любовь – отсюда ссылка на цветы. Зацепившийся рукав служит символом согласия. Вот что означает данное стихотворение». – «Откровенное на самом деле приглашение к общению», – проворчал Сёдзи. Но тут он заметил явное намерение своего господина закрутить интрижку. «Соизволит ли наш господин распорядиться привести сюда эту девушку? При этом ваш сёдзи со страхом и почтением просит оставить его при вас на страже. Вино и женщины на этом курорте среди задач, поставленных нашим господином, вроде бы не предусматривались». Сукэсигэ мирно выслушал скрытую отповедь своего слуги. «При полном послушании буйвологолового Сёдзи. Но дело это совсем пустяковое. Пусть оно пройдет незамеченным». Мито-но Каро думал совсем иначе. «Чрезмерная серьезность вызывает подозрение. В нашем квартале развлечений нужно следовать сложившимся местным традициям. Его кэраи видятся надежной стражей для нашего господина».