Преданная
Шрифт:
— БерезинА, а не БерЁзина! СмолинА, а не СмОлина!
Пашка смеется и машет на нас рукой, отсаживаясь дальше на аудиторной лавке, Лиза снова устраивает голову на моем плече (у подруги выдалась бессонная ночка, теперь досыпает на парах). Не из-за учебы, конечно же, хотя и сессия на носу. А я возвращаюсь к Тарнавскому.
Судья хозяйственного суда читает у нас спецкурс длиной в один семестр. Сегодня последняя пара. И да, я действительно стерла о него все глаза.
Да и не только я.
Он
Просто он невероятно умный. Смелый. Честный. А еще справедливый.
По нему вздыхает половина курса, но Пашка доебывается почему-то именно ко мне. Видимо, глаза стирать я должна об него, но как-то не тянет.
Формально Тарнавский читает у нас судейскую этику. Фактически — делится тем, что обрел в практике. И что пригодится после выпуска нам.
Он начинал, как помощник адвоката, потом занимался правовой помощью. В частностью — безоплатной, которую государство гарантирует каждому. Только не каждому в защитники попадается такой, как Тарнавский. Я знаю все это потому, что моему брату когда-то повезло.
Но это было сто лет назад. Уверена, Вячеслав не помнит ни того дела, ни меня. Не подозревает, что я пошла учиться на юриста из-за него.
Тем более не подозревает, как жадно слушаю каждое слово. И как на сердце тяжело, что скоро у меня не будет повода впитывать его голос кожей. Впереди сессия и всё.
Пиджак Вячеслава сложен и переброшен через спинку стула, который он за все девяносто минут пары даже не отодвигал. Основания ладоней устроены на столе, на который он присел в расслабленной позе. Пальцы перебирают по дереву, а я почему-то представляю гитару. Или женское тело. Смаргиваю.
Он очень деятельный. Совсем не формалист. Я бы даже сказала… Дерзкий.
Рубашка расстегнута на верхнюю пуговицу. А еще она немного натягивается на атлетичной груди.
Ч-ч-черт… Нельзя так смотреть, Юль. Где ты, и где его грудь?
— Я благодарю вас за внимание. Надеюсь, со мной было не скучно. Надеюсь, вы выпуститесь и станете в разы лучшими юристами, чем я. То, что вы станете более этичными — даже не сомневайтесь.
В ответ на шутку Тарнавского аудитория смеется. Даже Лиза на моем плече оживает и хихикает.
А у меня ускоряется сердце. Его улыбка. Она такая…
— Если у вас остались вопросы — их смело можно задать.
— А правда, что вы перед зачетом по ОТП травку курили в туалете, вас декан запалил и почти исключил?
Вячеслав явно имел в виду другие вопросы, но в ответ на этот смеется.
Все знают эту легенду, но он еще ни разу не признавался.
Когда гул в аудитории затихает и сам Тарнавский тоже
— А теперь я преподаю вам этику. Вот это жизнь, скажите?
Пацаны улюлюкают, девочки застенчиво улыбаются. Я тоже.
— Но, как говорила моя бабушка: смотри на меня и никогда так не делай, Слав. И вы не делайте.
Отсутствием прямого ответа мы, конечно, разочарованы, но его обожаем.
Он выпускник нашего же факультета, историями о котором до сих пор пропитаны стены. Любимец методисток и преподавателей. Раздолбай и невероятный харизматик.
— Насчет зачета не волнуйтесь. Уверен, вам сейчас есть, чем заняться. Спокойно готовьте курсовые. Сосредоточитесь на экзаменах. Зачет всем автоматами. Я скину вам проект ведомости. Посмотрите. Кто не согласен — буду ждать в назначенное кафедрой время. Докажете, что способны на большее.
Аудитория радостно люлюкает и только я еле сдерживаю разочарованный стон.
Как это автоматы? Господи, да за что?!
Я может быть совсем дура, но мечтала об этом долбанном зачете!
Как я сяду перед ним. Отвечу на все вопросы. А потом…
— А вы меня не помните?
Он бы нахмурился, я улыбнулась.
Посмотрел бы в ведомость, чтобы вспомнить фамилию. Но фамилия ему ни о чем не сказала бы. У нас с братом разные. Да и я не обижаюсь. Ну с чего он должен был запоминать пятнадцатилетнюю посеревшую из-за горя девку? Он свою работу делал. На сто из ста.
Я бы сказала:
— Вы спасли моего брата. Его обвиняли в изнасиловании, а вы его отбили. Я из-за вас решила стать юристом.
Глупо было бы? Но какая разница, если меня распирает?
Уносит в мысли, слышу общий гул, голосов особенно не различаю. Все просто рады. А я…
— Березина, — меня окликает вытренированный годами ораторской практики в судебных заседаниях голос Вячеслава Тарнавского.
Я так расстроена, что даже не успеваю испугаться адресному обращению.
И отметить, что фамилию мою он произнес правильно. Всегда произносит правильно.
— Да, Вячеслав Евгеньевич.
Знаю, что смотрю сейчас на него, как побитая собака, а он мне улыбается:
— Вы сотку оспаривать не будете, правда же?
Аудитория снова улюлюкает, подскочившая Лиза сжимает мое плечо и улыбается. Сотка — это круто.
Но я в ответ улыбаюсь далеко не так радостно, как должна бы.
Мне приятно, что он так высоко оценил мою старательность, но…
— Она просто очень на зачет хотела, — Пашка выкрикивает, привлекая внимание Тарнавского к себе. Господин судья и однокурснику моему тоже улыбается неповторимо лучезарно. Что бы я себе ни думала, в реальности — не мне как-то особенно, а всем одинаково.