Преданный ученик
Шрифт:
— Я знал, что не сплю, — возражает Уилл.
В его памяти лицо Эбигейл улыбается в точности, как Ганнибал — почти виновато. Предательство Ганнибала, укрывшего Эбигейл, не идет ни в какое сравнение с предательством самой Эбигейл, но Уилл не может уловить мысль, которая приводит его к такому заключению. Мысль ускользает прямо из рук. Почему он выбрал мишенью не Ганнибала, а девочку, которую спас?
— Бессонница, сильный стресс, возможно, шок, ты не мог оценивать ситуацию трезво.
— Может лучше было не отдавать мне пистолет, доктор? — Уилл усмехается, нарушая очередное правило. Выводя еще одну
— Я пытался, — Ганнибал не выглядит виноватым. — Спасти ее было твоей идеей.
— Что это значит?
— Ты принял решение спасти ее в доме ее отца, — говорит Ганнибал, делает очередной глоток и долго молчит. — Ее жизнь принадлежала тебе.
— И поэтому…
Паззл из мыслей, которые Уилл не мог позволить себе озвучивать мысленно, складывается в жуткую картину оставленных позади недомолвок. Ганнибал спас Эбигейл по невысказанной просьбе Уилла. И не убил ее, хотя она была опасна. Потому что “ее жизнь принадлежала” Уиллу. Извращенная, больная логика, которую Уилл пытался отогнать подальше, чтобы не начать думать, как доктор Лектер.
— И поэтому я не мог запретить тебе убивать ее, — отвечает Ганнибал.
— Ее желание жить ты решил не принимать во внимание?! — взрывается Уилл.
Он хочет обвинить Ганнибала, и понимание этого злит сильнее целого города. На самом деле, старуха в черном пришла к нему, Уиллу, и чем быстрее он смирится, тем быстрее научится жить с этим в ее тени.
— У нее не было желания жить, — говорит Ганнибал.
— Она боялась смерти, — возражает Уилл.
Они надевают маски прокурора и адвоката, и Уилл, вопреки здравому смыслу, выступает обвинителем. Ему снова нужна защита от собственной совести.
— Страх смерти и желание жить — не одно и то же, Уилл.
— Совсем недавно ты говорил иначе.
— Ты можешь остаться в Балтиморе, Уилл, — Ганнибал ставит пустой бокал на стол рядом с вазой. — Твой талант позволяет тебе сделать это. Ты даже можешь вернуть Эбигейл.
— Ее образ, — возражает Уилл.
— В твоем случае сходство настолько сильное, что ты и сам не заметишь разницы. У тебя только одна проблема, одно обстоятельство, которое мешает тебе избавиться от постоянного чувства вины.
С замиранием сердца Уилл спрашивает: “Какая?” Он ждет любого ответа, глупого или остроумного, ироничного, серьезного. Ганнибал долго молчит.
— Ты не смотришь в зеркало, Уилл. Не хочешь видеть образ себя, который создал сам.
— Меня не существует, — Уилл смеется. — Есть только отражение других людей, которое я создаю. Ты знаешь это. Тебе нравится твое отражение.
— Мое отражение скучно, — Ганнибал серьезен, и Уилл прекращает смеяться. — Понимание других людей, как и понимание себя, не требует самоотречения. Ты можешь понимать меня и оставаться собой. Большинство людей никого не понимают, но это не мешает им притворяться другими. Ты напрасно связал вместе эти вещи.
— Тогда скажите мне, доктор Лектер, кто я?
— Закрой глаза, — Ганнибал использует момент, чтобы заново наполнить бокал. — Что ты видишь?
— Темноту.
— Значит сейчас ты — темнота.
— Я вижу воспоминания.
— Значит ты — воспоминания.
— Это игра? Она глупая, доктор.
— Это не игра, Уилл, это твоя жизнь.
Уилл молчит, разглядывая вереницу образов, проносящихся перед закрытыми глазами. Недоверчивые, взволнованные улыбки Аланы Блум, уверенный, строгий взгляд Джека Кроуфорда, любопытные глаза Беверли Катц, жадные, острые пальцы Фредди Лаундс — все превращается в очертания знакомых улиц и зданий. В город Балтимор, расстояние до которого измеряется теперь тысячами километров.
— Я не знаю, что мне делать, — отвечает Уилл, убедившись, что Балтимор и его обитатели слишком далеко, чтобы иметь возможность влиять на него.
Он в безопасности.
В приятной темноте, куда им не добраться, даже если по нелепой случайности их занесет в дом по соседству.
— Чего бы тебе хотелось? — спрашивает Ганнибал. Он, нарушая все возможные правила, стоит, опираясь на стол.
— Чего-то красивого, — отвечает Уилл, глядя на город сквозь полотно занавесок. Мутные очертания медленно становятся четче, по мере того, как он вспоминает, что находится перед ним.
Ганнибал достает из вазы одну розу и бросает на сырную тарелку. Он серьезен, а еще в его взгляде недоверие. Не страх, не слабость, а сомнение в том, что Уилл пойдет до конца. Это действует лучше любых уговоров.
========== 5. Экзамен ==========
Губы Джованни шевелятся беззвучно, глаза блестят, наполненные страхом и надеждой. Уилл запоминает выражение лица цветочника, чтобы сохранить памятным сувениром после того, как все закончится. Мягкий свет шумного города делает тень Джованни размытой, но сам он ярок и полон сил — готов бежать, спасая свою жизнь.
Начинается погоня. Цветочник, спотыкаясь, бежит по древним мозаикам, которые уже сотни лет назад считались реликвией. Ковры, каждый из которых — легенда, путаются под ногами Джованни, он ругает их, цепляется за углы длинных коридоров, украшенных свежими цветами.
Снаружи шумит город — люди живут настоящим. Уилл ненадолго прислушивает к их гоготу и возьне, чтобы убедиться, насколько они нелепы и абсурдны в своем желании развеселиться.
Джованни подбегает к последней открытой двери, тянется к ручке, дергает ее, стучит по драгоценному дереву, кричит изо всех сил, привлекая внимание, но за стенами древнего здания грохот фейерверков перемежают шумные песни. Праздник. Снаружи жизнь, счастье, и когда Уилл встречается взглядом с Джованни, в них видно отчетливое понимание, что теперь эта светлая радость навсегда останется за закрытой дверью.