Преданный
Шрифт:
Он двигает бедрами медленным, обдуманным движением, которое приближает самую твердую часть его тела к моему центру. Я двигаю бедрами и раздвигаю ноги шире, и он погружается внутрь до упора. Мы глотаем стоны облегчения друг друга от того, что наконец-то соединились. Его рот не покидает мой. Мы целуемся и двигаемся вместе, как хорошо отрепетированная симфония. Он вжимается в кровать, поддерживая себя, а его мощные мышцы направляют движения. С глубиной и под каждым углом, он не оставляет ничего неизведанного, пока любит меня. Я провожу руками по его спине и сжимаю его задницу, а она напрягается при каждом толчке вперед. Боже
Такой открытой. Или такой свободной.
С ним я не чувствую, что мне нужно стыдиться своей причудливой личности или скрывать свои недостатки. Потому что он видит во мне только достоинства. Хадсон видит необычность и исключительность. Не сломленность, а гениальность.
И он любит меня.
На этой мысли я достигаю края.
— Хадсон, — выдыхаю я, отчаянно цепляясь за него, поощряя его. Глубже. Сильнее. Больше. — Пожалуйста.
— Я здесь, с тобой. — Он толкается бедрами вперед.
— Да. — Я обхватываю ногами его бедра.
— Черт, да. — Его темп ускоряется, толчки становятся почти неистовыми.
Ногтями впиваюсь в его кожу, подстегивая его. Поощряя его довести нас обоих до кульминации вместе. Наша кожа влажная, поцелуи нескоординированные, и он прижимает меня к кровати толчками, которые попадают в те места, о существовании которых я и не подозревала.
Мой рот формирует слова, которые кричит моя душа.
— Я люблю тебя. — Оргазм прорывается сквозь меня, как тысяча трепещущих крыльев. Пульсирующий. Разрушительный. Оказавшись в невесомости, я выкрикиваю его имя.
Хадсон выдыхает проклятия мне в шею, сосет нежную кожу и вжимается в меня бедрами, прежде чем кончить. Его позвоночник напрягается. Он рычит мне в горло, пока его стояк бьется внутри меня.
Движение. Его слова. Чувствительность между моими ногами посылает второе освобождение через меня.
— О, боже мой… — У меня перехватывает дыхание, когда рот Хадсона прижимается к моему. Языки, зубы, он глотает каждый мой гортанный стон.
Опьяненная. Опустошенная. Бескостная, я плыву откуда-то из облаков обратно в кровать Хадсона. В его объятия. Он скатывается с меня и притягивает меня к своей груди. Мы тяжело дышим, отходя от оргазма, и я чувствую, как наши сердца бьются в унисон.
Никто из нас не говорит. Не потому, что не можем подобрать слов или чувствуем себя неловко из-за того, что не знаем, что сказать дальше. А потому что нам действительно нечего добавить к тому, что наши тела сказали физически. Я лежу в его объятиях, ощущая целостность, которую никогда не чувствовала раньше.
Хадсон лениво проводит пальцами по моим волосам, и я чувствую, как время от времени его губы прижимаются к моей голове.
— Знаешь, это не считается, — говорит он с довольной улыбкой в голосе. — Говорить «я люблю тебя» в середине оргазма.
Я улыбаюсь ему.
— Это было не в середине оргазма, а перед этим.
— Действуют те же правила.
Я кладу подбородок на его грудь и смотрю на него сверху. Боже мой, он потрясающий. Его волосы в беспорядке благодаря тому, что я проводила по ним руками, его щеки раскраснелись от напряжения, а губы припухли
— И кто же устанавливает эти правила?
Хадсон откидывает мои волосы с лица, и его взгляд следует за движением его пальцев, прежде чем вернуться к моим глазам.
— Я.
— Хм. — Я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться. — Как насчет после оргазма? Тогда считается?
— Зависит от обстоятельств. — Его глаза темнеют. — Ты имеешь это в виду?
Я оседлываю его талию, поднимаю его руки над головой и держу их там. Он легко может освободиться, но позволяет мне держать его в клетке. Мои волосы свисают вокруг нас, как вуаль, создавая ощущение уединения. Мои соски касаются его груди, заставляя нас обоих затаить дыхание. Я удерживаю его взгляд.
— Я люблю тебя, Хадсон. Думаю, что люблю тебя уже давно. Не потому, что ты пытался спасти меня или потому, что очень хорошо готовишь. И не потому, что ты Норт. Вообще-то, именно из-за последнего я сказала себе, что не могу тебя любить.
Он пытается поцеловать меня, но я отстраняюсь. Хадсон рычит, и блеск в его глазах предупреждает, что в ту секунду, когда я отпущу его, он набросится на меня.
— Я люблю тебя, потому что ты единственный человек, который когда-либо принимал меня такой, какая я есть. Полюбил меня именно такой, какая я есть. Я люблю тебя, потому что ты используешь свою боль как мотивацию, чтобы помогать людям, а не как оправдание, чтобы причинять им боль. Я люблю тебя, потому что, когда ты смотришь на меня, то заставляешь меня поверить, что я та женщина, которую ты видишь. Что мне нужно прятаться или прикрываться, что я не ущербная, а исключительная.
Его руки сгибаются в моей хватке.
— Могу я теперь прикоснуться к тебе?
— Зависит от обстоятельств. — Я бросаю ему в ответ его же собственные слова. — Ты веришь мне? Что я люблю тебя.
— Да. Именно поэтому мне нужны мои руки, чтобы я уже мог поцеловать тебя.
— Отлично… Вау! — Я лежу на спине, а рот Хадсона обрушивается на мой в жестоком и прекрасном поцелуе.
— Я собираюсь жениться на тебе, Лиллиан, — говорит он мне в губы.
Мое сердце подпрыгивает в груди.
— Это предложение?
— Пока нет. — Он снова целует меня. — Просто поясняю свои намерения.
— А ты намерен накормить меня в ближайшее время? Я очень проголодалась.
Он опускает взгляд на мое тело, поджимает губы и кивает.
— Конечно. Но мы закажем пиццу. Я не покину эту кровать, пока ты в ней.
— Договорились.
Хадсон
Я слышал, что любовь меняет человека. И полагал, что изменения происходят глубинными путями. В глубине души. Не могу сказать, что ощущаю эти изменения. Я чувствую себя таким же, как и раньше, но гораздо более счастливым. Единственное, что изменилось: до Лиллиан я никогда бы не стал есть в своей постели. И даже не подумал бы о том, чтобы принести еду в свою спальню. И вот я здесь, сижу спиной к изголовью, ноги вытянуты и скрещены в лодыжках, а в руках огромный кусок пиццы «Пепперони». Это не Лиллиан предложила устроить пикник в постели. На самом деле она хотела поесть на кухне. Это я умолял устроить трапезу на простынях. Во-первых, потому что если бы мы пошли на кухню, она бы настояла на том, чтобы одеться. Во-вторых, голые в постели мы ближе к тому, чтобы снова заняться любовью, что я и планирую сделать, как только закончим есть.