Предатель. После развода
Шрифт:
Не хватало.
Мне однажды стало не хватать с Анфисой женской ласки.
Игривого кокетства.
Ленивой нежности, в которой мужчина и женщина могут лежать на диване часами. Какая роскошь! Пятнадцать минут милый, и я побежала рисовать новые эскизы. У меня горят все сроки.
Не хватало глупых разговоров ни о чем.
И всего этого мне начало не хватать до рождения Афинки. Со второй беременностью Анфиса вообще отвернулась от меня в желании завоевать новые вершины в своем деле.
Я сначала просил, потом требовал, чтобы она ночами хотя бы спала со мной в кровати, а не приходила под утро, когда я уже просыпался, но моя жена игнорирует любые авторитеты.
Ей надо отшить десять новых платьев, и она это сделает, ведь ей скоро рожать, а с грудничком все встанет на паузу. И похуй на мнение мужа, который пытается ее притормозить.
— Прекрати, Гера, ты не понимаешь, что для меня это важно? Я не могу сейчас взять паузу! Никто не говорил, что будет просто со второй беременностью!
Секс?
Он был. Нет, мне не отказывали, но были не со мной. Были со своими сраными платьями и выкройками.
До идиотизма доходило.
Я, блять, кончаю, тянусь, чтобы как следует засосать свою жену, которая внезапно, за секунду до смачного поцелуя с рыком и последней волной оргазма смотрит мне в глаза и говорит:
— Воротничок-стоечка плохая идея. Нужен круглый ворот.
А после вползает из-под меня, чмокает, торопливо вытирает между ног влажной салфеткой и бежит в свою мастерскую к иголкам и тряпкам.
И не было во мне чувства вины, когда она поймала меня с поличным.
Это правда.
Я не получал от своей жены, что положено мужу. Поцелуев, смеха, мур-мур, объятий и ленного безделья в выходные дни.
Ах, грудничок на ее руках? Начнем с того, что все началось до грудничка, и плавно перейдем к тому, что я вставал по ночам к Афинке, я нанимал няню, я приезжал посреди дня домой на пару часов, чтобы мамуля поспала, отдохнула, и к вечеру, может быть, обратила бы на мужа внимание.
Хуя с два. Мама шла к своим тупым платьям, потому что появились зацепки на создание бренда.
Спасибо, что хоть на Борьку ее хватало. Уроки проверит вместе со мной, переговорит о делах в школе и попросит помощи с тем, что надо поддержать ткань, пока она прикалывает ее к манекену. Наверное, поэтому у Борьки воспоминания, что у нас все было хорошо.
— Я очень зол на твою маму, — тихо отвечаю я. — Вот так, Боря. Знаешь, она в какой-то момент стала замужем не за мной, а за своими платьями. И ведь ничего не изменилось.
Глава 27. А сейчас полегчало?
Борька сжимает кулаки еще крепче и загнанно смотрит на меня, а после шипит:
— Но ты так и не сказал, что ты ее разлюбил. Я тоже на нее постоянно злюсь.
Сейчас можно закидать Борьку по уши глупостями “мы с мамой все равно родные люди” и “люблю ее, как вашу маму”, но это все чушь собачья.
Родные люди?
Я с ней сейчас вообще не чувствую никакого родства. Да, был штамп в паспорте, были кольца на пальцах, но сейчас нет между нами никакой близости.
А, может, я просто заебался за все это время долбится в закрытую дверь, за которой спряталась упрямая женщина.
И я принял ее решение, что все, это конец.
Что бессмысленно обивать пороги и что я для нее буду вечным уродом и мудаком.
Я отхожу в сторону.
Как она говорила? Ты должен уважать мои решения!
Вот я и уважаю.
В самом деле, зачем мне трепать ей нервы этим нытьем “Фиса, на надо поговорить”, “выслушай меня”, “Фиса, прошу, не прогоняй меня”?
И каждый раз я опускался ниже и ниже в своих просьбах обсудить наши отношения и расставить точки.
Я устал унижаться.
Сначала я выпрашивал у Анфисы, как у жены, драгоценные минуты внимания и ласки, а потом, как у бывшей жены, серьезного разговора.
Она меня заебала.
Вот что я чувствую к Анфисе.
Заебала.
И как же она меня выдрючила с Афинкой. Встречи по расписанию, под ее презрительным контролем и если опоздал, то она все это доносила до адвокатов. Да, было и такое. Один раз я застрял, блин, в лифте на час, и получил по самую макушку.
Я чувствовал после таких встреч себя чмом.
Вот и надоело.
Может, есть какие-то извращенцы, которые любят женщин, которые на них уничижительно смотрят, закатывают глаза при общении и передергивают плечами, будто ты прокаженный, но у меня другие запросы.
— Папа.
— Я не знаю, что тебе сказать, Борь.
Не могу я любить женщину, рядом с которой я ощущаю себя чмошником.
И тут важное уточнение.
Я не боюсь чувства вины, но оно у меня спит. Проснулось ненадолго, а затем заснуло под раздражением, бессилием и злостью на бывшую, к которой, блять, на “кривой козе” не подъедешь.
Обиделась?
Решила, что разговоры со мной не нужны?
Хорошо.
Я тебя услышал.
И стало легче.
Да, я принял реальность в которой, Анфиса больше не та женщина, с которой у меня будет семья.
Я согласился с ней, что у нас с ней ничего больше не будет, и я выдохнул, ведь можно идти дальше.
— А она тебя любит.
Усмехаюсь.
— Ты не прав, Боря, — качаю головой. — Там не любовь.
Я знаю, как Анфиса умеет любить, и я помню ее взгляды, прикосновения и тональность голоса.