Предатель. После развода
Шрифт:
Но у Анфисы не было этого желания. Она сразу с лета приняла решение о разводе, будто его очень ждала, но не было причины о нем заявить.
То, что сейчас я испытываю, походит на то чувство, которое я испытал сидя за столиком с бокалом вина, ожидая свою распрекрасную жену на свиданку. Прошло три часа, прежде чем я понял, что она забыла.
Это была своего рода проверкой. За день я пригласил ее на свидание. Она сидела и ковырялаь в планшете, разглядывая фотографии с какого-то очередного европейского показа мод.
Дождался “Да, да, дорогой” и оставил ее.
На вечер следующего дня была запланирована по расписанию через день няня, с которой бы Анфиса могла оставить детей, нарядиться и прийти ко мне, но она пропустила мимо ушей мои слова.
Потом я совсем выпал в осадок, когда вернулся домой и мне задали вопрос:
— А чего ты задержался?
До этого вопроса я хотел закатить скандал, но после него и лишь пожал плечами и сказал:
— Так получилось.
— Ну, ты хотя бы предупреждай, — на руках захныкала Афинка, будто намекая маме, что она неправа. — Слушай, там Борька няню нашу измордовал. Возьмешь его на себя?
Не услышала, была занята и нефиг мне заниматься проверкой жены, которая недавно родила. У нее ведь гормоны пляшут, внимание рассеивается.
В следующий раз я разверну ее к себе, четко проговорю свое желание о свидании, дождусь твердого ответа и переспрошу детали.
Но следующего раза не случилось.
— Пап, — Боря вырывает меня из своих мыслей. — Давай я открою?
— Мне жаль, Борь, — смотрю на сына. — Как любят говорить, я не потянул твою маму. Возможно, нам не стоило вступать в брак…
— Вы же по залету, — Боря кривится.
— Кто тебе такое сказал?
— Я считать умею, — прищуривается на меня. — Мой день рождения, ваша свадьба… По залету, — сглатывает и у него подбородок дрожит. — Вот и все.
— Мы любили, Борь, — сжимаю ключи в кулаке, и зубчики впиваются в кожу ладони. Подаюсь в его стороную. — И я был рад, что ты у меня будешь. Прекращай, Борь. И не смей матери такое ляпнуть.
— А чо?
— Ничо, — наклоняюсь и вглядываюсь в глаза, — ты меня услышал?
— Да, — зло отворачивается, — маме не говорить, что она по залету вышла за тебя замуж.
Дети — это счастье. Дети — это цветы жизни. Дети — это мелкие говнюки, которые умеют так подковырнуть, что глаза наливаются кровью.
— Залетный ты мой, — цежу я сквозь зубы и вставляю ключ в замочную скважину. — Залетный, бляха-муха, вертолетный.
— Очень смешно, — фыркает Боря и пинает дверь.
— Прекрати, — перевожу на него взгляд.
Цыкает, закатывает глаза и отворачивается. И опять цыкает. Я тоже цыкаю в ответ. Передразниваю. Оглядывается.
— Мы так и будем стоять у двери? И где Диана?
— Мы с Дианой только планировали съехаться, —
Глава 30. Вы были такими красивыми
— Бесячая, — опять вздыхает Аня, — но, может, ему такая дура и нужна?
Я улыбаюсь. Мне приятно, что Аня пытается меня поддержать, но это лишь ненадолго меня успокоит.
— Да не дура она, — бьюсь затылком о запертую дверь. — Нет, бесит, конечно, — признаюсь со смешком, — но это уже мои проблемы, Ань. Не ее.
— Почему ты не поговоришь с Германом?
Закрываю глаза.
— Он козел, — Аня вздыхает, — и ее голос становится тише, но тогда и наш папа — тоже.
— С папой все по-другому было, — крепко зажмуриваюсь. — Ань, перестань…
— Но я же все равно в курсе, Фиса, что я родилась от его интрижки на стороне, — ее голос вздрагивает. — Мы никогда не говорили об этом, но… я же знаю, Фиса, но мама…
— Там было все иначе…
— Мама его простила, — Аня вздыхает, — и я их очень люблю. И они друг друга любят. Ты же не будешь это отрицать?
— Любят, да… — киваю я. — Может, в этом и проблема… Мама любила папу…
Накрываю лицо руками и всхлипываю.
— Что ты такое говоришь?
Аня пытается открыть дверь, но я приваливаюсь к ней спиной:
— Нет… — сиплю я.
— Я хочу к тебе.
— Не надо, не сейчас…
Анютка за дверью настороженно затихает. Я не помню той любви, что горела во мне к Герману, в последние два года нашего брака.
И, вообще, эти два года в памяти как-то смазались, и я помню себя только в окружении выкроек, зарисовок, манекенов.
Герман был в стороне.
Прикусываю кончик языка.
Не хочу.
Не хочу я в этом копаться. Не хочу.
Я вот сейчас вспомнила, как он молча заносит в мою мастерскую поднос с завтраком, целует в макушку, а я игнорирую, прикалывая тонкую резинку к краю муслина.
И мысль в голове — отвлекает. А потом раздражение, когда целует в шею со словами:
— Доброе утро, пчелка моя.
— Блин, Герман, ты поставил поднос прям на подол! Убери! Черт!
Поджимаю губы и медленно выдыхаю в ладони.
Это в прошлом. Мы развелись, и я не хочу ранить себя острыми осколками воспоминаний, в которых я увижу Германа, которого потеряла. С завтраками, поцелуями, ласками.
Я два года избегала вопроса “почему так произошло?” и меня устраивала позиция гордой и обиженной женщиной, которая не прощает предательства.
Диана все испортила, но мне надо выдохнуть, осознать, что у Германа новая жизнь, и вернуться к своим целям.
Чего я там хотела?
Выйти на международный рынок?
— Ты опять будешь кричать, но с Германом тебе надо поговорить, — шепчет Аня. — Высказать ему какой он козел, урод, мудак, сволочь последняя…