Предатель
Шрифт:
В купе мягкого вагона Андрей поужинал домашней едой и лег спать.
Из Питера в Хельсинки ехал поездом. В Хельсинки опоздал на паром и, чтобы не пропал день, автобусом добрался до Турку и купил билет на паром до Стокгольма.
Спозаранку Андрей сложил вещи и поднялся в бар.
В просветах между сушей ползло красное солнце, отставая от громадного корабля на левых поворотах или обгоняя его – на правых. Ближе к Стокгольму все чаще попадались острова с аккуратным домиком среди деревьев и яхтой у пирса.
В чехле на поясном ремне Андрея задребезжал мобильный телефон, зазвучал «Полет валькирий». Брат сообщил, что утром, в день отъезда Андрея, на Ярославском вокзале при проверке документов задержали Белькова. В рюкзаке у него нашли гранату. Каланчевым вчера звонила его мать и плакала.
– Ни о чем я их просить не буду! Если Никита заговорит, каждый свою шкуру спасать станет! – сказал Валерьян. – Приезжать не надо! Лучше напиши все, что видел, и выложи в интернете. Ты сможешь! Не поможет, так хоть поднасрешь им. Там они тебе ничего не сделают. Заодно заяву подтвердишь, что ты автор, – хмыкнул он. – Я пришлю по электронной почте документы. Что осталось. Список литературы, по которой писал рукопись. И продолжение…
– Глупость это! Никому это не надо! – крикнул Андрей: стало плохо слышно. Два досыпавших за столиком финна, подняли головы и посмотрели за окно, думая, что приплыли. Брат не расслышал. Тогда Андрей крикнул: – Адвоката нанимай. Я вышлю бабки… – и Валерьян выключил телефон.
Комната Аспинина в гостинице маленького университетского городка Упсала, с видом на речушку Фюрис, километрах в восьмидесяти от столицы, досталась ему «в наследство» от брата и напоминала пенал. Мебель здесь располагались так, как ее расставил Валерьян. Письменный стол у окна так, чтобы свет падал слева. Диван поперек комнаты. За спиной в «гостевой» половине – бытовые предметы…
Андрей перезвонил брату. Валерьян сказал, что пока все тихо. Никита либо молчит, либо взял вину на себя. Полукаров ждет: выкрутимся ли? (А мог отрапортовать о заговоре!) Или зад прикрывает – ибо докладывать надо было, пока Бельков не попался.
– Не передумал? Может, возьмешься за писанину? – спросил Валерьян.
– Ладно. Попробую. Сам говорил, не забор покрасить. Ты там это…, словом, вали все на меня: всю вашу писанину. Может, хоть с этим отвяжутся.
Вечером по электронной почте от Валерьяна пришло письмо. Андрей прочел:
«Повсаний. Описание древней Эллады.
А. Д. Бивар. Митра и Серапис // Вестник древней истории
Свеницкая И. С. Человек и мир в восприятии греков эллинистического времени.
Хёбл Гюнтер. История империи Птолемеев. Лондон-Нью-Йорк.
Филон Александрийский. О жизни созерцательной или о молитвенниках…»
Список растянулся на четыре страницы. Внизу приписка:
«Книги найдешь в интернете и в библиотеке. Пересылаю хлам, что ты отдал легавым, и продолжение. С флешки в ватнике».
Андрей удобнее устроился в кресле и принялся читать.
Часть четвертая. Пророк
Засуха и пожар уничтожили почти все участки, где рос папирус. Но еврейские купцы, державшие всю оптовую торговлю осокой в Александрии, давали ремесленникам за талант прессованной травы всего на два ассария больше прошлогодней цены. Ремесленники греческих, македонских, фракийских, критских, иранских, сирийских и египетских фил столицы решили: «обрезанные» хотят пустить «гоев» по миру.
К вечеру запылали портовые склады еврейских купцов: сгорел папирус, приготовленный к отправке в Рим. Ночью из пяти городских районов пожары пылали в трех еврейских. Перепуганные купцы согласились дать справедливую цену. Но было поздно. Начался погром.
Иудеев били палками на улицах, зашвыривали их камнями. Врывались в лачуги и переворачивали все вверх дном. А если находили папирус, тут же сжигали его вместе с жильем и прессовочными станками.
Утром следующего дня легат Тиберия Адриан, толстый, с двойным подбородком, приказал особому префекту Феликсу навести порядок в восточных районах столицы.
Феликс выдвинул две когорты легковооруженных вигилов. Но жители всех фил выступили против солдат на редкость единодушно. Они выстроили баррикады из бревен и битого камня вокруг Брухейона, квартала богачей, и забросали когорты камнями и горящими головешками. Солдаты, не видевшие плохого в том, чтобы жадных поучили, не в лад колотили мечами о щиты, топтались на месте и скоро отступили к дворцу.
Погром разбушевался с новой силой. Евреи окраин прятались, а кто побогаче – уезжал в загородные дома: и все проклинали день, когда праотцы, забыв завет патриархов, оставили землю обетованную и поселились в этой Гоморре, вскормленной гнилым выменем римской волчицы. В греческих, македонянских и критских номах, по примеру столицы, запылали еврейские тесавры с хлебом, приготовленным к отправке в Рим.
Тогда префект построил все семь когорт вигилов в колоны и приказал командирам манипул и центурий очистить кварталы и улицы от смутьянов.
Сам Феликс облачился в золоченые доспехи, чтобы внушить бунтовщикам почтение к власти, и выступил с главным отрядом. В первом же переулке его с крыши окатили помоями, и Феликс, посрамленный, ускакал.
Легат лишь посмеялся, узнав о конфузе. Он не хотел вводить войска. Иначе недоброжелатели преподнесут Божественному Тиберию шкурную сколку торгашей, то и дело вспыхивающую по малейшему поводу, как бунт против римской власти.
Адриан брюзжал жене, что в этом городе евреев больше, чем свободных граждан в Риме. Жена, изнеженная и томная, на тридцать лет моложе мужа, вяло отвечала, что нет плохого в умении наживать: перед зеркалом она примеряла изумрудное колье, подарок Константина, богатейшего ювелира города. Тоже из евреев.
Утром третьего дня к легату в канцелярию прибыли представители декуриона и Совета при наместнике во главе с банкиром Александром и Филиппом, прокуратором и главным публиканом южной столицы. Через откупантов компании Филипп собирал налоги вместе с Адриаоном – они были компаньоны и друзья.